А надо сказать, что во времена моего безоблачного детства никаких бакенов, которые в разных фильмах показывают, да приятель мой после училища менял на них батарейки, готовя Индигирку к летней навигации, у нас на реке не было. Редко где вехи отмечали мели. Но их и днём было трудно заметить даже знающему человеку, не говоря уже о тех, кто сроду не ходил по реке.
Правда, если так, не отвлекаясь на разные безделицы, подумать, то у нас таких-то, кто по реке не ходил, найти было трудно. Но и знающему Лузу человеку веху даже днём разглядеть было непросто. По той причине, что были они сделаны из самой обычной ели и сосны, которых и без того в затопленной части поймы хватает. Отличие только в том, что у вехи ветки срублены до самой верхушки, и только она сама, зелёный такой пучок, торчит над поверхностью воды. А к комлю на тросе привязан груз, который, как якорь, лежит на дне, чтобы веху не снесло.
Ну, ещё днём видны створные знаки, белые — на тёмном фоне леса, а на полях и лугах — красные. Но в половодье и они не очень-то помогали. Поэтому ночью жизнь на реке замирала. Все суда находили себе стоянку, бросали якорь или чалились к берегу и ждали рассвета. Благо у нас всё-таки Север, и хотя белых ночей не бывает, но в мае-июне они стоят короткие. Светает очень рано.
По возможности катера старались заночевать вблизи какой-либо деревеньки или хутора. Если, конечно, глубина реки позволяла. А то можно утром проснуться, а вода-то… Бац, и за ночь… Ушла! А это… Ну, как бы это помягче… Полный трындец. Плот-то обсох, на берегу лежит. И теперь надо следующей весны ждать, чтобы его на лесозавод доставить по большой воде будущего года. Или ждать лета, чтобы подсохло всё, и потом уже тракторами лес вывозить. Но это если к той деревне или хутору есть подъездные дороги и лето выдастся не дождливое.
К тому же в катере спать — надо ночью печку буржуйку топить, иначе замёрзнешь. А в деревнях команды катеров знали, как облупленных. Поди не первый год плоты по Лузе водят. Так или иначе, почти все были друг с другом знакомы.
Опять же, поспать у тёплой русской печи, поесть нормально, горяченьких щец похлебать, а не тушёнкой всухомятку давиться. Ну, и… Выпить, конечно. Магазин-то в деревне завсегда есть. А если и закрыт, пошёл постучал в избу заведующей. Ей же тоже выручка нужна. План выполнять надо!
А как без выпивки? Сутками мокрые, продрогшие. На катера в начале навигации даже спирт выдавали. Правда, я его ни разу не видел. И есть у меня подозрение, что этот НЗ уничтожался командой сразу после пламенной речи начальника лесосплава об открытии очередной навигации. Но и без спирта водки хватало.
…Так вот, история из жизни: в одну из таких коротких майских ночей отец с командой пришвартовались у такой деревеньки. То ли у Заборья, то ли рядом с Турково, уже и не помню, суть не в этом. А в том, что поели мужики, выпили… Но разве наш русский народ успокоится одной-второй бутылкой?! Тем более, тут ещё и уха из стерлядки!
Так или иначе, последовало продолжение банкета. И как потом батя, рассказывал, сморило его. Он прямо за столом заснул. Только вдруг чувствует… Кто-то чем-то острым его в бок тычет.
Батяня глаза открыл и… обомлел! Стоит мужик в шлеме, кольчуге и мечом… Самым настоящим старинным мечом ему прямо в бок тычет. Ну, батя сразу решил, что «надо бросить пить». А то примерещится же такое! Решил и глаза закрыл. Типа, может, это во сне привиделось? Так пусть тогда приснится что-то другое. А это видение пропадёт.
А оно — нет. Ни фига. Не хочет пропадать. Оно ещё и разговаривать начало.
— Слышь, — говорит, — Лёха… Купи у меня всё это барахло за пару пузырей и сетку двадцатьпятку. Она мне летом очень пригодится. Сам-то уже старый стал, новую не связать, а та, что есть, почти вся уже истлела.
Только после этого монолога батя узнал в мужике хозяина избы. Ну, и спрашивает:
— Да на что мне все это?! Тещу, что ли, пугать?
На что хозяин ему отвечает:
— Тогда хоть меч возьми. Сделаешь из него ножи свиней колоть. Сталь… Да ты посмотри. Посмотри — какая! Сам проверял — гвозди перерубает, и хоть бы что. Видишь: на лезвии ни одной зарубки. А перерубает на раз-два. Пятидесятку — запросто. Лишь бы силы на удар хватило.
Батя репу почесал, почесал…
— А что?.. Отвезу отцу в деревню. Там у них кузнец знатный! Сделает ножи. И отцу, и часть продать можно.
На том и ударили по рукам.
Тут мужики проснулись, тоже шары вылупили от удивления. Не помню, кто кольчугу взял, батя рассказывал, мол, на грузила к сеткам приспособили. А шлем, за ненадобностью, дедку оставили.
Откуда всё это взялось, хозяин и не помнил. Говорит, со старой прадедовой избы перенёс, да так всё на чердаке и валялось. Поговаривают, в наших краях были пленные наполеоновские солдаты. Может, это — и каска, и кираса, и меч-палаш — осталось от какого-то французского офицера? Кирасира или артиллериста. Но… Маловероятно. По рассказам отца, очень на то похоже, что и шлем, и кольчуга, и меч —
Когда-то через Лальск шёл торговый тракт в Китай. Его остатки и сейчас еще кое-где видны. Едешь на машине — бац, и участок дороги выложен диким камнем булыжником. Сейчас, с разрухой, никто дороги не ремонтирует, ездят по тому, что еще до развала Союза построили. Поэтому этот старый булыжный торговый тракт всё чаще проступает там, где его не срыли. Лальск ведь в своё время был очень богатым торговым городом. Даже имел свой герб! А в пятидесяти верстах от него ещё и Великий Устюг, вблизи которого наша Луза, собственно, и впадает в Сухону. Так что, вполне возможно, этим торговым путём и попали к нам эти доспехи.
Я, уже комсомольцем, даже в районный музей как-то ходил, задавал его сотрудникам разные вопросы. Но они на них так ответить и не смогли.
Так или иначе, меч оказался у отца. Мать, конечно, не обрадовалась этому приобретению: мало ли, мол, что взбредёт ему в голову после очередной пьянки! Отец, правда, особо буйным в подпитии никогда не был, но… Мало ли! Бережёного Бог бережет. А не бережёного…
В общем, уговорила она его убрать тот меч подальше с глаз. В погреб. Там, мол, надёжнее!
Ну, мы с пацанами, когда никого дома не было, опробовали-таки меч в действии. На штакетнике, что огораживал наш палисадник. Да, гвозди меч перерубает. Правда, силёнок ещё было маловато, приходилось его держать двумя руками. Но, как отцу и сказал прежний хозяин меча, на лезвии, как усердно мы гвозди ни рубили, — ни одной зазубрины. За штакетник мне, естественно, влетело, и бабуля заставила его ремонтировать, но это всё-таки лучше, чем соседский порубили бы.
Потом кому-то из нас пришла в голову гениальная мысль: а не золотая ли у меча рукоять? Кто-то потихоньку свинтил из слесарного отцова инструмента полотно ножовки по металлу и мы… «Пилите, Шура, пилите»!
Хорошо, пилили недолго. Как только из-под полотна посыпались металлические опилки, сразу стало понятно, что рукоять — не золотая. Бронза. Или латунь. Скорее всего, первое, так как опилки окислялись и зеленели.