Я еще раз повертела картину в руках, сунула ее в кармашек чемодана и через полчаса забыла о ней, поглощенная ужином и разгадыванием кроссворда. До приезда подруги в Санкт-Петербург оставался еще один день, на завтра у меня был намечена разведка в сторону Александринского театра, Елисеевского магазина и Апраксина двора.
Предвкушение счастья, как пока еще только тень неведомых ликующих слов, клокотало во мне. «Еще один день, а послезавтра — две недели радости, Боже, целых две недели!» — разве можно было думать о грустном в эти минуты?!
К ночи хостел наполнился звуками, и баюкающий гул человеческого моря вкрался в пространство номера. Наконец, он сделал свое дело — я погрузилась в сон.
Проснулась в четыре часа. Спать не хотелось. Из окна был виден прожектор на крыше противоположного дома. В его голубоватом свете все стало нереальным, словно целый город каким-то чудом переместился на Венеру. И редкие снежинки, плясавшие в свете прожектора, казались космической пылью.
И вдруг до моего слуха отчетливо донесся одинокий женский голос. Трудно было определить его направление, он пронизывал и окутывал весь номер. Пела женщина средних лет, очень тихо, но ясно:
Синяя крона, малиновый ствол,
звяканье шишек зелёных.
Где-то по комнатам ветер прошёл:
там поздравляли влюблённых.
…
Даже поверилось где-то на миг
(знать, в простодушье сердечном):
женщины той очарованный лик
слит с твоим празднеством вечным.
Далекая по природе своей от всяческой мистики, сейчас я просто молчала, потрясенная. Эту песню Окуджавы я услышала впервые по радио ровно 18 лет назад, декабрьским вечером 2000 года. И сейчас, в декабре ночью 2018 года, я слушала ее во второй раз в маленьком номере хостела на Невском.
Нет бы собраться им — время унять,
нет бы им всем расстараться.
Но начинают колеса стучать:
как тяжело расставаться.
Но начинается вновь суета.
Время по-своему судит.Реклама
И в суете тебя сняли с креста,
и воскресенья не будет.
Ель, моя Ель — уходящий олень,
зря ты, наверно, старалась:
женщины той осторожная тень
в хвое твоей затерялась.
Ель моя, Ель. Словно Спас-на-Крови,
твой силуэт отдаленный,
будто бы след удивленной любви,
вспыхнувшей, неутоленной.
Первым моим желанием было постучаться в дверь соседнего номера и спросить постояльцев: «Не вы ли пели только что?» Но, слава Богу, эта шальная мысль покинула меня так же быстро, как и появилась. «Попытаюсь узнать завтра», — подумала я и вскоре уснула вновь.
Назавтра меня ожидало очень позднее пробуждение, бесснежный день и вполне земной городской пейзаж из окна пятого этажа.
Выйдя на кухню, я не увидела никого. Все занятые люди: студенты, спортсмены, родители, приехавшие навестить детей, давно уже разошлись.
Позавтракав, я кинулась в комнатку администратора, благо она была недалеко.
— Скажите, пожалуйста, кто живет в соседнем номере?
— Семья из Перми. Они съехали сегодня утром. Родители приехали сына навестить, он учится здесь. А что случилось?
— Ничего, — пробормотала я. — Показалось, что знакомую увидела.
Вот, собственно, и все. Мистика первого декабрьского дня 2018 года растворилась в буднях новых суток. Иначе чем мистикой, это событие не назовешь, потому что больше я не встречала невзрачного продавца картин около костела и уж, конечно, не услышала песни про уходящую Ель.
Но, оглядываясь на это воспоминание сейчас, я медленно сжимаю его в своей памяти, точно так же, как сжимаю в ладони крохотную картину «Прощание с новогодней елкой», и думаю, что жизнь иногда очень мудра в своих подарках. И две недели радости, последовавшие за этим первым мистическим днем, были лишь подтверждением, что счастье не было бы счастьем, если бы не было так быстротечно и так неуловимо.