— Девки, любимые, простите шельму! — дикий вопль первым вошел в кафе. За ним ввернулась брюнетка с такими формами, что все окрестные мужики посворачивали шеи, сопровождая ее взглядами, пока она пробиралась к самому дальнему диванчику у окна.
— Китти, одень уже рубище или паранджу. Нельзя так с братьями нашими меньшими. Посмотри, добры молодцы слюнями исходят, — приветствовала брюнетку грузноватая, но удивительно миловидная русая блондинка.
— Я тоже люблю тебя, Муха, и ты тоже очень красивая, — парировала Китти, обнимаясь с третьей участницей девчачьих посиделок, рыжеволосой особой, одетой непонятно в какого возраста джинсы и необъятных размеров размахайку.
Когда все ахи-вздохи закончились, алкоголь и закуски заказались, Китти с Мухой вопросительно уставились на рыжую.
— Давай, Татоша, не томи. Чего вызвала в неурочный час? — первой не выдержала Муха.
Татоша не торопилась с ответом. Она долго разминала сигарету в неожиданно длинных и тонких пальцах, переворачивала вверх дном сумку в поисках зажигалки, роняла по очереди вилки, ложки, салфетки на пол, явно не зная, с чего начать и как приступить к разговору.
— Татоша, я свинтила с совещания, чтобы наблюдать тут твои предклимактерические страдания? — за дело взялась Китти. — Тебя домогаются студенты? Сынок привел беременную барышню в дом и сказал, что она теперь тут будет жить? Наш муж хочет выращивать в теплицах на участке авокадо? Что? Рассказывай уже.
Татоша прыснула. Поперхнулась дымом, закашлялась и сдавленно просипела:
— Ну тебя, Катька, ничего святого в тебе нет.
Она помолчала секунду другую, снова зажгла сигарету и начала издалека:
— Девочки! Сколько лет мы друг друга знаем?
— Ой, ну что ты о больном, Татка, — мрачно вздохнула Муха.
— Не перебивайте меня, а то я до самого морковкиного заговенья до главного не доберусь, — осадила ее Татоша. — Так вот, — продолжила она сумрачно. — Мы друг друга знаем двадцать лет. С того самого дня, как переступили порог Альма Матер. Мы все друг о друге знаем.
Китти чихнула.
— Вот видишь, истину глаголю, — продолжила Татоша. — Вы знаете, как, почему и, главное, зачем я попала в свой дурацкий институт, как мне в нем тошно и чем я всегда хотела заниматься.
Муха украдкой посмотрела на часы. Со стороны казалось, что основополагающие тезисы Татошиного монолога давным давно набили оскомину обеим дамам и слушали они ее только из вежливости.
— Все, все. Перехожу к сути. Хватит тут дыры во мне глазами прожигать, — Татоша нервничала все сильнее. — Так вот. Я подала заявку на участие в литературном конкурсе.
Китти с Мухой обреченно закатили глаза.
— Послушайте же, дуры вы стоеросовые! Там все будет решать Илья Задворский. Ну, этот, владелец холдинга «Три шмеля» и главред самого популярного в России глянца о путешествиях. Если я победю… побежду, в общем, выиграю, я смогу занять одну из внезапно освободившихся в журнале вакансий.
Татоша выдохнула, залпом допила свое шампанское и просительно уставилась на подруг.
Муха хлопала ресницами в полной прострации, а Китти жалобно поинтересовалась:
— Мне пойти к зданию редакции и попытаться склонить господина Задворского к умопомрачительному сексу?
— Девочки, соберитесь уже, — Татоша внезапно стала очень сосредоточенной и напористой. — Вы были самыми талантливыми на курсе.
Муха с Китти одновременно подавились жульеном, но встревать в монолог не решились.
— Помогите мне с конкурсной темой. Ну, пожалуйста. Меня заклинило. Я не могу ничего из себя выдавить.
— Подожди! Подожди слезы жать. Что за тема-то? — перебила ее Муха.
— Тема? — Татоша полезла в телефон. — Сейчас. Момент. Я даже повторить ее без судорог и шпаргалки не могу. Вот! «Вся жизнь над асфальтом». Ну, что это? Мне кроме крыс, которые из мрачного подземелья рвутся в заасфальтье за сыром, или цветуёчков, изо всех сил пробивающихся к солнцу через вот это самое, ничего в голову не лезет.
— Мда, креативен зело господин владелец холдинга, — задумчиво протянула Китти.
Они с Мухой попереглядывались пару минут, сочувственно поглазели на Татошу, которая от избытка чувств затеяла свою любимую игру — подтяни рукав безразмерной размахайки, повозились в своих тарелках, и, когда Татоша окончательно запуталась в своих рукавах и эмоциях, Китти взяла слово.
— Татошенька, дорогая моя! Начну с того, что самой талантливой на курсе у нас была ты. И почему ты делаешь со своей жизнью то, что ты с ней делаешь, нам не понять. Но как мы есть твои наидревнейшие и наилюбимейшие подруги, мы, кажется, готовы бросить на некоторое время своих детей, мужей, начальников, обязанности и прочие неотложности и наваять тебе пару шедевров в виде
Тут Китти пресекла Татошины попытки встрять с благодарностями и продолжила.
— Когда дедлайн? Через две недели? Отлично! В следующую пятницу у нас день традиционных посиделок. Мы с Мухой напишем тебе по тексту. Как раз при встрече все обсудим и отредактируем. Ты, кстати, тоже не филонь давай. Пиши! Хоть про крыс. Кто знает, может, именно твои крысы эстетически возбудят нашего редактора до такой степени, что он наплюёт на конкурс и сразу сделает тебя своим замом.
Через две недели Татоша переступила порог их кафе в радостном предвкушении. Она залезла с ногами на диван, заказала кофе и принялась бесцельно разглядывать прохожих за окном. Она так погрузилась в свои мысли, что невольно вздрогнула, когда ее окликнул официант.
— Простите, Татьяна?
Она утвердительно кивнула головой.
— Вам конверт. Просили передать.
— Кто просил? — Татоша ошарашенно таращилась на парня.
— Откройте конверт, пожалуйста, — улыбнулся официант, — там все написано.
Татоша его послушалась. В конверте была записка и диск.
В записке значилось: «Татоша! Мы выполнили твою просьбу. Тексты на диске. Твои Муха и Китти».
Продолжение следует…