Меня и моих вчерашних студенток, а годом позже — коллег по НИИ, вызывали правительственной телеграммой:
«Оператору-программисту такой-то срочно прибыть в Госплан СССР для составления плановых отчетов с такого-то по такое-то число».
Обычно командировка была на 10 дней.
Пройдя всевозможные визуальные, а иногда и тактильные проверки, я получала пропуск, действовавший до 18 часов. Ровно. И если в первый день, заработавшись, я опоздала на пункт выхода на целых четыре минуты, то на следующий день в отделе черной металлургии, на благо которого я работала, мне выдавали по первое число. Я поняла, что уходить можно только с 17.45 до 18.00 и точка.
Работали мы на компьютере Ванг 2200, с которого в Советском Союзе потом слизали Искру. Программы писали на Бэйсике. Все мои коллеги плакали: «Мы здесь на этой мини-ЭВМ с ее Бэйсиком совсем деградируем». В нашем институте на ВЦ (кто-нибудь еще помнит это сокращение для святая святых?) стояли огромные шкафы компьютеров ЕС (Единая Система), работавших на русифицированном с Фортрана языке ПЛ. Те, кто ездил в
В комнате на шестом этаже стояло два компьютера Ванг 2200. На одном трудились толковые парни-программисты факультета экономики из Плешки, что было очень логично — кому, как не им, заниматься планированием на пятилетку для всех нерушимых республик свободных. На втором компьютере работали мы, девочки из НИИ, прибывшие для решения «оперативных задач» конкретно для нужд черной металлургии. А почему бы и для этой работы было не взять москвичей и не сэкономить на транспорте, командировочных и прочем? Ведь экономика должна была быть экономной.
А потому, что директор нашего института был то ли кумом, то ли просто приятелем заведующего отделом черной металлургии Госплана. Поэтому девочки из Днепропетровска и курсировали каждая со своей задачей по графику, как сторожа: сутки через трое. Только у нас сутки исчислялись неделями.
В нашу задачу входило создать базу данных по чугуну, стали, прокату и прочим необходимым показателям на пять лет вперед, а затем обучить своих московских шефов, как их заполнять. Мне не повезло — моя шефиня была чьей-то то ли мамой, то ли бабушкой, то ли тетей и близко подходить к компьютеру боялась. Разве что вместе со мной, я ее как бы страховала от причуд этого монстра.
В следующий раз, когда я приезжала с новой задачей, мама-бабушка-тетя просила: «Ой, а я не разобралась в предыдущей программе. Как бы нам откорректировать несколько цифрочек?» И мы садились исправлять введенные мной планы для всех советских республик, главным образом, убирая нолики. Так миллиарды превращались в миллионы, в общем, редактирование всегда шло в строну уменьшения.
Как-то я спросила шефиню, кто дает ей первоначальные данные, и она искренне ответила, что не знает, и выразительно подняла глаза к потолку. Интересно, кого она имела в виду: директора Госплана, министра отрасли, Генсека или самого Господа бога?
И так продолжалось в течение полугода-года, пока так называемый план, обязательный для исполнения, не публиковался в каких-то документах, циркулировавших в высших сферах.
Но свои бонусы мы тоже имели. Москва — это и театры, и музеи, и, конечно, магазины. Причем отовариться можно было в самом Госплане: французская косметика и знаменитые духи «Сlimat», редкие книги, которые в магазинах можно было приобрести в очереди и с боем, аптека с самыми разными лекарствами, которые остальному народу было не достать. Даже транквилизаторы можно было купить без всякого рецепта, я покупала их для мамы.
Дефицитные продукты тоже можно было приобрести здесь же, не выходя из здания. Работники Госплана получали еженедельные пайки, а то, что оказывалось лишним, как, например, сто десятая банка зеленого горошка или шпрот, с барского плеча перепадало нам. Причем деньги за это мы не платили, так как сами сотрудники получали пайки бесплатно.
Столовая Госплана, хоть и претендовала на звание общепита с самообслуживанием, была еще одной сказкой. В ней сохранились цены 1939-го года, самые низкие за историю СССР. Полноценный, по-домашнему приготовленный вкуснейший обед не зашкаливал за 70 копеек, максимум 1 рубль. Но и тут была своя фишка.
Чтобы служащие, вымывшие перед обедом руки, а потом с полным подносом подходящие к кассе, не пачкали пальцы грязными монетами, им просто пробивался чек. А оплачивали они его уже при выходе у другого кассира. Так я стала свидетелем того, как чиновники, набравшие полную гору тарелок, съедали свой обед, а потом подходили еще раз к прилавку и, ласково улыбаясь первой кассирше «Марьванне», проносили через нее стакан с компотом и булочку, общая стоимость покупки была где-то 12 копеек. И уже этот второй чек оплачивали при выходе.
Никто ни за кем не подглядывал. А если персонал столовой и догадывался о происходившем, обсуждать это прилюдно было просто глупо — ну кому хотелось терять такое хлебное место?
Когда, зайдя в начальственный кабинет для отметки пропуска на выход, мы говорили, какая у них чудесная столовая, шеф закатывал глаза: «Ах, что вы, от этой столовой у меня изжога, а вот в Кабмине, там буфет так буфет!» И что тут можно было возразить?
Анекдот времен Советского Союза в тему:
На демонстрации в честь Октябрьской революции состоялся парад войск Московского гарнизона. После прохождения торжественным маршем пошла военная техника: ракеты стратегического назначения, танки, самоходные артустановки. Парад военной техники замыкают четыре молодых человека в черных строгого покроя костюмах с дипломатами в руках. Брежнев спрашивает у Андропова:
— Это твои люди?
— Нет!
Спрашивает у Щелокова:
— Это твои ребята переоделись?
— Нет!
— Так кто же эти люди?
Косыгин наклоняется к Брежневу и говорит:
— Это мои ребята из Госплана! На вид скромные, но обладают страшной разрушительной силой.
Раз в неделю, по четвергам, в 18.30 в актовом зале-кинозале служащие могли посетить тематическое культурное мероприятие по своему бесплатному абонементу. Но поскольку четыре раза в месяц окультуриваться большинству надоело, абонементы часто перепадали нам, командированным.
Так я посетила представление Малого Театра на тему «Русская классика», выступление Константина Райкина (тема «Сатира в массы»), а на тему «Знакомство с культурой народов СССР» был предложен концерт знаменитых белорусских «Песняров». Иногда показывали фильмы до выхода на экраны страны.
Помню выступление съемочной группы фильма по сценарию Юлиана Семенова «Крах операции террор». Сначала было интервью с самим писателем и занятыми в фильме артистами, потом показали фильм, в начале которого есть сцена, где заседает группа очень серьезных товарищей, возглавивших первый Госплан: Молотов, Вознесенский, Берия, Свердлов, Дзержинский и другие, не менее известные. Юлиан Семенов не гнался за историческими фактами, и у него «смешались в кучу кони и люди».
Когда зрителям показали первое заседание правления нового органа по планированию, на экране за обитым зеленым сукном столом сидело чуть больше десяти деятелей. И тут зал грохнул: количество зрителей, которых он, этот зал, мог вместить было более двух тысяч.
Несколько позже появился фильм Эльдара Рязанова «Забытая мелодия для флейты», я сидела в кинотеатре и переживала ощущение дежавю. Особенно, когда зазвучала знаменитая песня чиновников:
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.