Вот типа этой, на которой мы с моим лучшим другом детства и юности, а по совместительству ещё и двоюродным братом Серёгой Разорёновым, то ли обсуждаем творчество Бодлера, то ли просто ждём, когда магазин откроется.
Это было время, когда я восстановился после армии в местном политехе, а Серёга после окончания Уфимского авиационного института служил офицером-двухгодичником в вертолётном полку при Сызранском высшем авиационном училище лётчиков.
Понятно, что у нас образовалась такая весёлая и жизнерадостная офицерско-студенческая вольница. От шумного праздника жизни кого-то отвлекали только служба с нарядами, а кого-то учёба с каникулами. Вот аккурат в очередные зимние каникулы я и отправился в Москву — развеяться и набраться сил и новых впечатлений.
Вокзал в Сызрани всегда был шикарный, ещё времён строительства царской Сызрань-Вяземской железной дороги. Ресторан там был великолепный, официантки знакомые, но… На ремонте всё это пребывало тогда. Ждать какого-нибудь билета на проходящий поезд или просто доброго и отзывчивого проводника пришлось в небольшом временном деревянном строении на краю привокзальной площади.
Билет в этот раз нашёлся, осталось час-полтора где-нибудь перекантоваться.
Стою, облокотившись на деревянный прилавок возле билетной кассы со скучающей в окошке кассиршей, позёвываю вместе с ней в тепле. Когда уже совсем впадаю в сладкую, но ненужную дрёму, иду на улицу, на холод, покурить и разогнать сон.
Вечереет. Народу вокруг почти никого нет, темнота начинает скрадывать даже те немногочисленные и невзрачные фигуры, сиротливо отбрасывающие свои тени в тусклом свете одиноких фонарей.
На перрон идти рановато, возвращаюсь в деревянный барак временного зала. Только пристроился к прилавку, положил голову на скрещенные руки и закрыл глаза, рядом ощутил какое-то движение.
А потом ещё и этот запах… Как же его забудешь? Его же ни с чем не спутаешь. Кто нюхнул в юности запах кирзовых сапог и мокрой солдатской шинели, тот даже во сне встрепенётся от него, как старый конь, заслышавший сигнал полковой трубы.
Сон, конечно, тут же слетел. Рядом стоял, облокотившись на прилавок и так же, как и я, положив голову на руки человек в шапке-ушанке.
Солдат — не солдат, непонятно совсем. По одежде, может, и солдат демобилизованный, только ремня нет и с шинели все знаки различия с погонами спороты. Только заросший почему-то. И на голове волос многовато, да и щетина многодневная в глаза бросается.
Даже интересно стало. По коже на лице и руках, по позе сразу было видно, что он меня старше. Немного, но явно старше. Ощутив мой взгляд, незнакомец повернулся и кинул цепкий, но бесцветный ответный взгляд в мою сторону.
«Ого!» — думаю. Да намного старше, получается. По глазам видно, по выражению лица. По морщинам. Явно не «дембель». С халтуры какой-нибудь добирается спившийся шабашник. Вспомнил про родную деревню и домой решил возвратиться. К жене и детям.
Утратил я уже к нему всякий интерес и хотел предаться сладким мечтаниям о грядущих столичных приключениях. И дёрнул же меня тут чёрт посмотреть опять в его сторону…
Полураскрытая сверху пола шинели отошла, и я отчётливо увидел в прорехе приклад!
Тут же стала понятна немного неестественная поза незнакомца, левой рукой он всё это время придерживал спрятанное под шинелью стволом вниз оружие. Карабин или автомат с отстёгнутым рожком.
Самое ужасное, что в тот же момент наши взгляды встретились! Я бы даже сказал, что он перехватил мой взгляд. Как рысь, одним прыжком настигнувшая жертву. Как ястреб, камнем упавший с высоты на зайца!
И по его резко сузившимся глазам, по изменившемуся выражению лица до меня мгновенно дошло, что он всё понял. Своим взглядом и растерянным видом я выдал себя. Глаза-то я отвёл, но было уже поздно.
Людей в зале почти не было, во всяком случае старушки с узлами и два бомжеватых мужичка в засаленных телогрейках никак не смогли бы быть моей подмогой и спасением.
Милиции тут днём с огнём не найдёшь, а уж вечером… Что ей тут делать? Ресторан закрыт. Пиво в привокзальную пивную привозят только раз в неделю, его на два-три часа хватает. Это весь город знает. В центре где-нибудь пьяных обирать привычнее и сподручнее.
Напряжение ощущалось просто физически, как во время резкого затишья перед грозой. Мы стояли в полуметре друг от друга. В тех же позах. Только он теперь, запахнув шинель, не отрываясь смотрел на меня, прямо в лицо.
Дикий зверь и жертва…
В глазах его читалась такая решимость и неукротимая ярость. Они, похоже, даже цвет изменили. Коричневые зрачки пожелтели, или это просто казалось из-за налившихся кровью белков его глаз.
Если теперь говорить о своих чувствах при этом, то подходит только одно слово — ужас! Не смятение или страх… А именно ужас. Казалось, что враз вздыбившиеся по всему телу волосы мгновенно покрылись как бы холодным инеем, вызвав какой-то мертвенный озноб. А в глазах его уже читалось готовое решение и приговор мне…
Оцепенение длилось какие-то доли секунды. А потом я принял решение. Надо бежать к людям, куда-нибудь на перрон, к поездам. Там и милиция может оказаться. Случаются же чудеса! Да и на виду у всех он будет зажат в своих действиях, можно будет крикнуть кого-нибудь на помощь и скрутить его.
Медленно-медленно, боком, достав сигарету и разминая её, якобы на перекур, я двинулся к выходу. Боковым зрением увидел, что он тоже направился к выходу. Дойдя до тамбура, я рванул вправо в сторону вокзала. Сбоку, в темноте кустов, грозно мелькнул пару раз силуэт человека, неуклюже прижимавшего на бегу уже расстёгнутую шинель.
Незнакомец бежал мне наперерез, пытаясь отрезать от перрона. С разрывом в 15−20 метров мы оба выскочили на пустынный перрон.
Не пустынный даже, а мёртвый. Ни людей, ни поездов. Одни только рельсы, холодными и бесчувственными нитями уходящие в темноту.
Куда бежать? В темноту? Лучше уж здесь, на свету… Если уж будет бой, то на свету у него меньше преимуществ. Всегда ведь люди могут появиться. Да и на мосту кто-то может находиться, они, если что, увидят…
И тут произошло чудо: на железной лестнице моста застучали шаги. Да не шаги даже, а грохот целый послышался. По лестнице сбегал солдат с красной повязкой на рукаве «Патруль».
Я даже сам удивился своему изменившемуся голосу, прорезавшему жуткую тишину хрипом: «Патруль! Ко мне!» Солдат недоуменно остановился, оглянувшись к спускавшимся следом офицеру и второму солдату.
Краем глаза я увидел, как незнакомец метнулся через пути в темноту, в сторону грузового двора.
Это было неописуемое чувство! Чувство избавления от чего-то настолько мрачного и неминуемого. И ещё этот пережитый ужас!
Он только начал покидать меня, как вдруг… В подошедшем начальнике патруля я узнал Витьку! Старшего лейтенанта Витьку, который иногда бывал в нашей с Серёгой компании!
Свой!!!
За какие-то секунды, сбивчиво, на ходу я изложил всё, что только успел выдохнуть из себя.
Теперь в охотника превратился я! Моя жертва была где-то там, в темноте. Но она уже никуда не могла уйти! Я ведь чётко знал, что из тупика грузового двора выхода нет. Там высокий забор с колючей проволокой, сигнализация и охрана с собаками.
Всё, капкан захлопнулся!
— Витька, он там! Он не уйдёт! Да чего ты тянешь, у тебя же пистолет…
Но старлею Витьке, да и патрульным, что-то не очень хотелось ловить кого-то в темноте. Мало ли что мне могло показаться. А потом отвечай. А если и преступник какой, действительно, так он сейчас сообщит в главную комендатуру, те — оперативному дежурному. Пусть милиция с ним разбирается.
У Витьки же не было моей мотивации — заставить зверя пережить такой же животный ужас. Поэтому и не было того азарта.
Так и уехал я в тот раз без дальнейших приключений. В поезде только не спал от всего пережитого, да от железнодорожного дискомфорта. Может, действительно, показалось мне, что ствол у него был. Шпана какая-нибудь. Или ненормальный, раз пытался меня преследовать, да ещё и такой ужас заставил пережить, гад.
За время в Москве этот случай ушёл на другие горизонты памяти, освобождая место более приятным вещам. Поэтому я изрядно удивился, когда Серёга, встретивший меня на перроне в Сызрани, сразу напомнил о происшедшем. Серёга был в форме, с кобурой на портупее, поскольку заступил в наряд начальником патруля. Подменился, специально договорившись, чтобы встретить меня.
Оказалось следующее…
В городе находилась одна из самых больших и известных пересыльных тюрем страны. В те времена она была к тому же ещё и «расстрельной». С очередного этапа, убив конвоира, бежал матёрый уголовник. Переоделся в форму убитого, прихватил оружие. А поскольку был особо дерзким, то не стал заморачиваться, а рванул напрямую на вокзал. Искать-то его начали по тёмным углам, да и то, когда спохватились.
На вокзале у него ничего не получилось. Тут Серёга посмотрел, усмехнувшись, на меня и продолжал…
На трассе бандит остановил грузовик, убил водителя и по просёлкам смог добраться почти до Пензы. Там его тормознули. Окружили. Он отстреливался, убил одного и ранил двоих. Долго оборонялся, но всё же был застрелен…
Я стоял пораженный, вспоминая его нечеловеческие, звериные зрачки. То ли дикой кошки-рыси, то ли барса, готовящегося к смертельному прыжку.
Стояли и разговаривали мы у комендатуры, расположенной на торце здания вокзала. Она, оказывается, не закрывалась на ремонт, и патруль направлялся в тот поздний вечер сюда.
— Витька теперь переживает. Никаких нарушений вроде не допустил, доложил дежурному по городу. Менты сами не разобрались. Когда того под Пензой уже пристрелили, начали разбираться: кто-то кому-то не передал, кто-то чего-то не записал… Обычное дело. Замяли, короче, менты это дело. А Витька говорит: «Вот. Если бы Вовка тогда настоял, сейчас бы награду мог получить какую-нибудь, или квартиру бы город дал, а не в общаге офицерской…»
Я показал на стену комендатуры и говорю Серёге:
— Нет, дорогой! Скорее всего здесь появилась бы потом мемориальная доска с лаконичной надписью, что на этом месте при задержании опасного преступника геройски погиб старлей такой-то или рядовой такой-то. А меня, как человека уже сугубо гражданского, могли бы и не упомянуть. Или в газете какой многотиражной, типа местного брехунка «Красный Октябрь», написали бы пару столбцов для воспитания подрастающего поколения и вечной памяти.
А мне вот такая память нужна? Уж лучше черно-белая фотография, типа этой, где мы с Серёгой.
А когда приходится проезжать мимо Сызрани, выхожу обязательно, хоть и стоит поезд иногда минут пять всего. Вот как на этом фото, уже цветном, где все мы, три брата: Серёга, я и Санька.
Интересно же посмотреть каждый раз на пустую стенку военной комендатуры, которую могла украшать мемориальная доска. Могла бы, да не украшает. Потрескалась бы уже вся, небось, за сорок-то лет…