В такой ситуации пионерлагерь, где за ребенком должен быть обеспечен квалифицированный присмотр, а помимо него — организованы питание и досуг, был довольно неплохим вариантом для наших родителей на летний период времени. Вот мы и ехали в пионерлагеря. Как правило, на одну, иногда на две смены, после которых воссоединялись с наконец-то получившими свои отпуска родителями или разъезжались дожидаться их по бабушкам и дедушкам.
Пионерлагеря могли располагаться и не очень далеко от дома, в той же области. Что, с одной стороны, было довольно удобно. В родительские дни, которые, как правило, приходились на выходные, в пионерлагерь мог приехать кто-то из родных и привезти с собою забытую дома книжку, какую-то настольную игру и… Обязательно — что-то домашнее и очень вкусненькое, чего так хочется при стандартном для всех рационе.
Но из Заполярья нас, в подавляющем большинстве случаев, отправляли куда-то значительно южнее. И когда до того же лагеря надо ехать суток трое-четверо на поезде, о родительских днях и связанных с ними «вкусностях» мечтать не приходилось. Может, поэтому, лагеря, расположенные в удаленных от Севера, а потому и достаточно теплых местах, в своих проспектах, которые приходили на школу через районные или городские отделы народного (было тогда такое!) образования, обязательно расписывалось не только про тепло, море (речку) и отдельные домики (а не бараки!), но и про то, какими замечательными и полезными фруктами и овощами будут кормить «ваших чад».
Было такое и в проспекте того пионерлагеря, куда мы поехали на самом закате моей пионерской молодости. Один из совхозов Краснодарского края, на базе которого был организован лагерь, красочно расписывал, как мы ещё в июньской смене будем лакомиться собранными своими руками черешней и клубникой. Да-да, собственными руками! Поскольку лагерь, куда мы собирались ехать, был не из обычных, а как писалось в проспекте — «труда и отдыха».
Предполагалось, что мы, как несовершеннолетние, до обеда будем трудиться на совхозных полях, убирать эти самые черешню, клубнику, огурцы, раннюю капусту и картошку… Пропалывать свеклу, подвязывать виноград… В общем, работать. А уже после обеда — заниматься теми делами, которыми занимаются пионеры во всех остальных лагерях Союза: играть в футбол, волейбол, купаться, ходить в походы.
Поскольку вопрос карманных денег уже настоятельно стучался в двери, то возможность не только поработать, но и подзаработать, была воспринята большинством из моих друзей-приятелей «на ура». Тем более, поработать не где-то там, а… На уборке клубники! Черешни!!! Которых у себя, на Севере, мы и в глаза не видели.
Естественно, как только автобусы перебросили нас от железнодорожного вокзала Краснодара к территории лагеря, что располагался в дальних пригородах краевого центра, самые шустрые из нас сразу же спросили у москвичей, которые прибыли на несколько дней раньше:
— Ну, как? За черешню не брехня? Вы уже работали?!
— Работали. Только вас навряд ли пошлют, она уже отходит. В общем, повезло вам.
— Да как повезло?! Мы же всю дорогу, пока ехали, о той черешне мечтали!
— Ну, пацаны, и мечты у вас… Дурацкие какие-то! Молите бога, чтобы вас на ту черешню не послали.
В общем, ничего мы из того разговора не поняли и к своим домикам ушли от москвичей несколько озадаченные. Правда, недоумение наше длилось недолго. Видимо, черешня и правда, отходила, поэтому следующим же утром все отряды нашей «северной» составляющей лагеря направили на черешню. Мы, естественно, рады были до невозможности!
Приехали на место, получили тару и работа… ЗАКИПЕЛА! Две ягодки в ящик, одну в рот, две в ящик, одну… И вот так мы проработали часа два. А потом… Работа встала! Никто… Никто на обозримом пространстве черешневого сада ягоду не рвал. Весь лагерь, скрючившись и держась за животы, сидел под деревьями. А в животах у всех бурлило и клокотало. Во всяком случае, за себя и тех, кто сидел неподалеку, — ручаюсь: бурлило и клокотало. В общем, было очень тяжело. А рабочего времени (до обеда!) оставалось ещё часа полтора-два, не меньше.
Но до автобусов, которые пришли за нами, чтобы отвезти в столовую, народ всё-таки мужественно дотерпел.
А вот когда мы расселись по местам и ничего не подозревающий шофер наивно спросил для проформы: «Ну что, в столовую?!» — весь автобус, как один человек, дружно заорал изо всех тех небольших сил, что ещё оставались у каждого из нас: «В ЛАГЕРЬ! БЫСТРЕЕ!!!»
И как только, остановившись у ворот лагеря, водитель открыл двери автобуса, все — бегом… Я, пожалуй, даже когда нормы ГТО сдавали, так не бежал стометровку! В общем, двери открылись, и народ, разделившись на два отдельных полноводных ручья — девчачий и мальчуковый — стремительно побежал… К туалетам! И только там, плотненько усевшись на дощатом насесте над длинной и глубокой выгребной ямой, все дружно и с облегчением выдохнули: «Фу-у-ууу… ДОТЕРПЕЛИ!»
На обед мы в тот день не ходили. Да и на ужин пошли далеко не все…