Отыграв предпоследний спектакль, отправились было в гостиницу, как тут болтун и баламут Лёва выступил с неожиданным предложением: «Айда, моего родственника навестим. Помоемся заодно в русской баньке перед Новым годом, самогонки хорошей попьём… Переодеваться даже не будем, всё равно завтра спектакль после обеда — к нему и вернёмся. Сейчас с „водилой“ договоримся и рванём. Лады?»
Где-то на краю Воронежской области в заброшенном городке с убитыми дорогами и почившей в бозе промышленностью как раз и жил этот дальний-дальний родственник. Глубокой ночью троица «вождей-революционеров» въехала, трясясь на ухабах, на театральном автобусе в это маленькое и тихое, похожее больше на деревеньку, поселение.
Чистый воздух опьянил приезжих столичных работников современного театра. На пригорке церковь отбрасывала золоченым крестом лунный свет. По небу плыли кудрявые облака. Покой, тишина, благодать…
Пока утром Лёва с родственником налаживали и топили баньку, «Ленин со Сталиным» вышли на крыльцо. Сигарет не было, и «Сталин» раскурил трубку, к которой уже привык за время репетиций, а Веня щурился под лучами тускло разгорающегося зимнего солнца.
Сосед, вышедший по малой нужде ко двору, вдруг икнул и, так и не сделав своих неотложных дел, бросился назад в дом. Через пару минут две наспех одетые девки высыпали на улицу и скрылись в разных её концах.
В это время священник местной церкви, проходя мимо ворот, лениво повернул взгляд и остолбенел, увидев «вождей»… Сначала стоял, бормоча что-то всё громче и громче, осеняя себя при этом неистово крестным знаменем, а затем стремглав бросился к церкви.
Какой-то мужик, проезжая на телеге мимо дома, понёсся из городка, как заправский жокей на ипподроме.
Из коттеджа красного кирпича вышла подтянутая молодцеватая дама в шикарной шубе и спортивном костюме с крупной собакой-догом на поводке. Пока дама прикуривала длинную тонкую сигарету, дог внимательно изучал кошку, забравшуюся при его появлении на дерево. Потом дог перевёл свой взгляд вниз… затем напротив… Рывок собаки, улепётывающей со всех лап назад, в спасительный дом, был такой силы, что дама с громким матом опрокинулась на припорошенную свежим снежком землю.
«Сталин с Лениным» переглянулись, но было уже поздно…
Над домами поплыл колокольный звон, вплетающийся витиеватой музыкой в надсадный вой сирены пожарной части. К этому непотребному звуку присоединился гудок завода, который не работал уже давно, лет двадцать. Где-то вдалеке слышны были сигналы боевой тревоги в воинской части, расположенной километрах в трех, за лесом и речкой.
Уже из окна дома было видно, как на пустынной изначально улице начали мелькать люди, подростки и взрослые, мужики и бабы.
Собаки и куры не отставали от населения.
Проскакал какой-то парень на неосёдланной лошади.
Вдалеке протарахтел мотоцикл, заглушаемый грохотом закрываемых ставней и лязгом засовов. Одна часть городка затаилась, а другая, наоборот, высыпала на улицы.
Прижимаясь к палисадникам домов, пугливо пробежала стайка выпущенных из СИЗО задержанных, среди которых явно выделялся переодетый в гражданскую одежду полицейский, не успевший сменить форменные брюки.
Стая ворон, десятилетиями, если не столетиями, гнездившаяся на чем попало между церковью и городским рынком, поднялась вдруг чёрной, гнусно каркающей тучей и, покружив на прощание над окраинами, улетела куда-то в сторону областного центра.
На соседней улице раздался звон разбиваемого витринного стекла. Мимо потащились «караванщики», груженые ящиками со спиртным, коробками с оргтехникой, мылом, спичками и солью. «Керосин… Керосин-то ты налил, ирод!» — кричала, надрываясь какая-то старуха.
В дверь постучались и после недолгого ожидания зашли робко двое, оба из школы, расположенной неподалёку. Поздоровались и долго с радостью трясли руки, глядя услужливо в глаза. Один, представившись директором и одновременно председателем какого-то общественного движения и аж трёх правлений сразу, передал какие-то списки, видно было только оглавление: «Перечень лиц, совершивших, по мнению патриотов города …(далее было не видно, уголок завернулся)». Но список был солидный, с палец толщиной.
Второй, преподаватель ИЗО, все время мешался, пытаясь выяснить содержание текстов для написания лозунгов и прокламаций.
Заявившийся следом без стука, но с охранником, управляющий местным филиалом Сбербанка хотел, видимо, спросить о многом, поэтому говорил быстро, нервно и несвязно. В конце концов, до приятелей дошел смысл только одного вопроса: «Будут ли погромы и когда?»
Впавший в летаргический сон ещё в советское время громкоговоритель на столбе вдруг затрещал, откашлялся и, хрипло спев первый куплет «Интернационала», затянул протяжно грузинскую песню «Сулико».
Обдавая жирным солярным чадом, в сторону трассы на Москву с ревом и гулом проскочили три фуры дальнобойщиков. На борту одной из них трепетал на ветру лозунг: «Теперь держись, Платон! С нами — Сталин!»
В конце улицы стала намечаться драка со скандалом: представители городских властей никак не могли разобраться с активистами и общественностью — чья жена или дочка будет вручать дорогим гостям хлеб-соль…
Возле ворот начала собираться толпа «ходоков» из окрестных поселений и просто любопытствующих. Слух о том, что сюда уже везут губернатора и прямо здесь будут его пороть, распространился по области мгновенно.
Смысл подбежавших «вождей» с криками о том, что пора смываться, дошел до «Троцкого» не сразу: процесс дегустации самогона был в полном разгаре. Самое печальное, что автобус, заправленный на местной бензоколонке, никак не желал заводиться.
Обидно, что Лёва-Троцкий, как и его исторический персонаж, повёл себя самым продажным образом: бросил их на произвол судьбы, как только завёлся автобус, почуявший своим железным нутром позвякивание доспехов приближающейся нацгвардии.
Уходить пришлось задними дворами, петляя между группками населения, извлекающего на огородах лопатами и заступами из плодородной воронежской земли — кто собрание сочинений, кто бюст, а кто пулемёт «Максим».
Назад добирались на попутках. Два раза за рулём были молодые ребята, никто их не узнавал и лишних вопросов не задавал. Это был единственный случай, когда Веню не раздражала, а наоборот, радовала аполитичность молодёжи.
А подбросивший их до Воронежа пожилой водитель посоветовал пробираться к вокзалу переулками, чтобы не напороться на полицию, и посоветовал быть осторожнее.
Веня с Семёном спорили потом всю дорогу до Москвы: к кому обращены были эти слова — к Ленину или Сталину.
Играть вождей после этого случая им предлагать перестали, да и самим приятелям больше нравилась роль Хрюши и Степаши…
Что еще почитать по теме?
Как Троцкий с цыганами всех подвёл? Юмористическое эссе
Визит президента, или На что намекает ледоруб Троцкого?
Моменты театральной жизни. Курьезы: как искать истину в аду?