Хотя кое-кто сумел суетность преодолеть хотя бы посмертно и заказать себе на памятнике надпись о суетности или о том, что он-де, наконец-то, оказался дома, а читающий эти строки на памятнике — пока что всего лишь в гостях… В некрополе Александро-Невской лавры этот памятник стоит. Или стоит на могиле простой памятник с простой надписью «Здесь лежит Суворов» — и все ясно. Не надо перечислять званий, орденов, подвигов. Прошли века, а люди помнят.
Еще ребенком я побывал на Новодевичьем кладбище города Москвы. Вот уж, воистину, мемориальное кладбище и памятник посмертному тщеславию. Туда ведь не каждого захоронят, только наиболее знаменитых…
Вот и стоят там шеренги памятников Большим Шишкам. Вот тут лежат генералы. Нет, не так — Генералы! У каждого куча звезд на погонах, куча орденов на груди, мужественные и одухотворенные (ну, или, в самом крайнем случае — решительные) лица. А между этими памятниками суетности стоит маленький обелиск, в этаком русофильском стиле — «Чехов Антон Павлович». Совсем затерялся между Настоящими Героями и Знаменитостями.
А вот захоронены академики. Все лауреаты, все орденоносцы… При жизни были генералами от науки, командовали научными армиями, вели с природой бой за знания (или воевали с коллегами за распределение фондов). Они умерли, а природа по сию пору не познана. И такой будет, наверное, всегда. Ордена, лауреатство… Что было целью их жизни и сколько из них были настоящими Учеными?
А рядом в воздухе висит огромный куб из черного гранита. И написано на нем: «Игорь Кио». И все сразу ясно. Мне, по молодости лет, не было стыдно лечь на землю возле — только так можно было понять суть фокуса. Да, висение куба в воздухе было всего лишь иллюзией. Сделанной в честь великого иллюзиониста.
Когда мне было лет 8, мы летом отдыхали в Тарусе. Деревня у реки, Ока рядом с домом, теплая вода, купайся — не хочу, за околицей — грибные леса, рядом с ними полянки, полные лесной земляники. Никогда после я не видел такой прорвы земляники!
Таруса — место, где последние годы жил, работал, умер и похоронен К. Паустовский. Был такой писатель, сегодня малознакомый широким массам потребителей. Не слишком обласканный административной славой и при жизни, и после смерти.
Конечно же, мама нас потащила туда. Нашли дом, а там во дворе спущены с цепи пара злющих собак — после смерти писателя его родственнички продали деревянный домишко, а новых хозяев задолбали беспрестанно приходящие любопытные, мол: «Не здесь ли музей Паустовского?» Какой музей? Здесь люди живут!
Потом мы пошли на его могилу. Цветущий луг, холм у Оки, на нем холмик могилы, кругом этой могилы — несколько скамеек. Там сидел человек. Просто сидел. Когда мы подошли, он как раз уходил.
Рядом с могилой стояли букеты цветов, а мы не сообразили принести, неудобно получилось. Девочки сбегали на луг, нарвали букет из ромашек и колокольчиков и принесли его Паустовскому, заменив им увядший букет. Увядшие цветы взяли с собой, потом по дороге выкинули.
Когда мы уходили, к могиле пришел кто-то еще. И тоже с цветами.
Не знаменитый, не обласканный властью, не диссидентствующий. Просто Писатель. Просто Человек. А его читатели помнят его много лет после смерти — и отдают дань его памяти.
Это — слава, но выраженная не в блеске орденов за многолетнюю беспорочную службу или за какие-то великие произведения. Просто слава. Без мишуры и суеты сует.
Как ему, наверное, завидовали действительные члены Союза Писателей, руководители, лауреаты и орденоносцы, имевшие и шикарные машины, и отличные квартиры, но… Не сумевшие зацепить читателя. Писатели, оцененные начальством, а не читателями, победители всей этой «ярмарки тщеславия» при жизни, похороненные на Новодевичьем в лучших могилах с венками «От Союза Писателей»…