Эта история из жизни началась как обычный рабочий день — была среда. На утренней оперативке директор Большой спортивной арены (БСА) Виктор Кокрышев дал указание своему заму — Константину Лыжину — связаться с подшефной воинской частью для выделения солдат на уборку снега на поле и трибунах. Генеральная дирекция стадиона пообещала для этих же целей ещё человек 15 -20 комсомольцев.
К обеду арена была полностью подготовлена и очищена от снега. Футбол должен был начаться в 19:00. Часов после четырёх, как обычно, стали стекаться внештатные сотрудники-контролёры и подъехали на грузовых автомобилях одна-две роты оперполка милиции. На стадионе было своё 135-е отделение милиции, но на массовых мероприятиях всегда привлекались дополнительные силы из города.
Управление всеми системами освещения арены мы к тому времени перевели на пульт, который располагался в длинном застеклённом помещении под козырьком арены, правее олимпийского факела.
Проверив работу систем, я спустился вниз — пообщаться ещё раз со «своими», с электрослужбой. Ставить задачи особенно-то никому и не пришлось — в этот день большинство сотрудников БСА, в том числе и моих, отправили на овощную базу перебирать картошку с капустой.
Здесь же, в подтрибунных помещениях, столкнулся с Юркой Панчихиным, новым комендантом арены, хорошим парнем, месяца полтора назад пришедшим к нам, бывшим военным, комиссованным в капитанском звании из армии по здоровью.
Юра как раз в эту поездку на базу был ответственным.
— А ты чего вернулся? — говорю. — Ехал бы домой…
— Да ну… Надоело… Лучше футбол посмотрю, — отвечает.
Покурили… Разошлись, каждый по своим делам. А вечером начался футбол…
Сверху, с пульта, хорошо было видно, что все болельщики находились прямо подо мной, на одной трибуне — Восточной.
Подумалось ещё — наверное, правильно. Зачем убирать потом всю арену, если болельщиков пришло от силы 15−20 тысяч?
Правда, и это незначительное по меркам арены количество «давало жару»! Дело в том, что это были времена расцвета спартаковских болельщиков. Фанатское движение набирало силу и накачивало мышцы.
Массовые драки между конкурирующими клубами и группами болельщиков уже перестали казаться чем-то из ряда вон выходящим. Сбиваясь в большие организованные толпы, поклонники «красно-белых» подзуживали друг друга, заводили соратников кричалками и лозунгами.
Это касалось, конечно, не всех, но откровенных хулиганов в этой среде всегда хватало. Законопослушные граждане шарахались обычно от такой толпы.
Особенно жутковато было попасть в вагон метро, наполненный фанатами. Подзадоривая друг друга они раскачивали вагон во время движения так, что он только чудом не касался стен тоннеля метро, устраивали свалки и давку на эскалаторах.
Естественной реакцией на такие неадекватные выходки были неприязнь и повышенное внимание к ним милиции — униформа «спартачей» (красно-белые шарфы и шапочки) действовала на патрульных как красная тряпка на быка. Обе стороны тут же вспоминали все предыдущие обиды и унижения — кровь в жилах мгновенно закипала.
Всё это я теперь наблюдал сверху: стоило кому-то из ментов отвернуться, как в него сразу же летели снежки из сгребаемого с козырьков снега, а то и стеклянные бутылки — в двух работающих буфетах в те времена продавалось пиво и лимонад.
Милиция отвечала тем же: охаживая подвернувшихся под руку дубинками и пытаясь прорваться в гущу болельщиков, чтобы выдернуть зачинщиков.
И та, и другая сторона были наэлектризованы и заведены до крайности. Учитывая мороз, многие, похоже, приняли для храбрости и «сугрева» внутрь.
Футбол подходил к концу, милиция по своей обычной тактике создала коридор, по которому начали выжимать людей с трибуны наружу. И уже при почти пустых трибунах на последней минуте Сергей Швецов забил второй гол. Гвалт, крики, кричалки, вой…
Игра закончилась… Но что-то пошло явно не по сценарию…
Часть зрителей отрешённо слонялись по трибуне, милиция исчезла… Такого сроду не было, неясно было — гасить ли освещение поля, подтрибунные проходы? Закончилось мероприятие или нет? Все ли вышли…
Решил сам посмотреть, сбежав по внутренней лестнице и… То, что я увидел, навсегда впечаталось в память и долго возвращалось ночными кошмарами и скачками давления.
Лестница между верхним и нижним ярусами под трибуной имела такую форму: сверху шли два марша, по которым люди спускались на площадку, откуда шёл уже один лестничный марш. Так вот на этом марше, имевшем всего несколько метров в длину, СТОЯЛИ, уже погибнув или умирая на глазах мучительной смертью, несколько десятков, а может, сотен человек… Они были спрессованы как гигантским поршнем…
Внизу этой площадки был громадный завал из человеческих тел, а напиравшая сверху толпа сдавила этих несчастных так, что они не могли уже вздохнуть… Как оказалось позже, люди погибли «в результате компрессионной асфикции», т. е. в результате удушения тела сжатием.
Официально — 66 погибших…
Долго не удавалось не то чтобы добраться до тех, кто ещё подавал признаки жизни, а вообще — просто разобрать этот жуткий комок тел, так они были спрессованы…
Те же, кому «повезло» выпасть через развернувшиеся как жуткий цветок мощные металлические прутья ограждения лестницы, отделались тяжелейшими травмами. Таких «счастливчиков» насчиталось потом 61 человек…
А дальше…
Дальше было уже похоже на то, что страна впоследствии наблюдала онлайн во время
Милиция снимала с маршрутов автобусы, в них заносили раненых… Потом так же, на рейсовых автобусах, развозили погибших.
Довольно быстро приехала спецбригада из Прокуратуры Союза под руководством следователя Шпеера. Нас всех — руководителей подразделений — подвергли административному аресту на 24 часа. Отключили связь, опечатали сейфы, изъяли служебную документацию.
В причинах никто не собирался разбираться изначально. Нужно было найти «стрелочников».
Первым секретарём МГК партии тогда был Гришин — один из основных претендентов на кресло дряхлеющего Генсека (Брежнев умер через три недели после трагедии, и его место занял Андропов). И ещё неясно, как повлияло случившееся на судьбу Гришина.
Милицию, одного из основных виновников происшедшего, решили не трогать, да и их майор, командовавший тогда, сам был сильно покалечен.
Бывшего тогда генеральным директором Лужников Виталия Сильчева тоже не тронули. Правда, карьера его не состоялась: он был протеже Гришина, пришел сюда с поста 1-го секретаря крупнейшего в Москве Ленинского райкома партии и после этой хозяйственной должности должен был идти куда-то в правительство.
Решили назначить «козлами отпущения» администрацию — директора БСА Кокрышева и его зама Лыжина. Им предъявили обвинение. Кокрышева сразу арестовали, а Лыжин лёг с инфарктом в госпиталь. Позже оба попали под амнистию…
Но наказать-то кого-нибудь надо? Дело больно резонансное. Тут и вспомнили про Панчихина.
Перечитали показания:
— Инструктировали билетных контролеров, дежурных на выходах, привлечённых?
— Конечно, как всегда!!!
— Покажите журнал инструктажа…
— Да никто и не расписывался, я всех собрал и разъяснил что и как… Здесь так всегда было.
— Нет, инструктаж — это когда расписываются, вот, читайте. А то, что Вы проводили, называется беседой. Да Вы не расстраивайтесь, так и запишем — Инструктаж не проводил, а ограничился беседой… Подпишите протокол допроса…
Вот так вот Юра стал основным виновным в этой истории — «проявил халатность, приведшую к тяжелым последствиям»… Но — не единственным.
Во время футбола сотрудники милиции (ОБХСС) под видом покупателей совершили контрольную закупку в одном из буфетов у Татьяны Н. Она по обыкновению решила подзаработать и торговала из-под полы спиртным. Проносить-то нельзя было, а завсегдатаи всегда знали — где можно разжиться.
Составили протокол. Обычно это всё заканчивалось штрафом, не впервой, но не в этот раз. Искали виновных — тут и про Татьяну вспомнили, а в крови многих погибших был алкоголь…
Вот вам ещё один стрелочник, хотя и действительно имевший на душе грех великий.
Уже гораздо позже, в разное время я встречал их обоих…
Татьяна получила пять лет, отсидела год и была амнистирована как мать-одиночка с малолетней дочерью. Запомнил её слова: «Чтобы я ещё раз пошла в торговлю! Я лучше уборщицей всю жизнь буду работать, но не дай Бог ещё раз попасть на зону!»
Юра из трёх лет отсидел половину. Рассказывал интересный случай: когда его посадили, жена пошла в райком партии с его партбилетом и подняла скандал: «Как это вы посадили в тюрьму коммуниста? (А Юра в своей воинской части снялся с учёта, а у нас ещё не встал.) Вы — антисоветчики!»
Недоразумение устранили — исключили из партии задним числом…
Поскольку информацию о трагедии практически засекретили на долгие годы, то, как всегда, возникло множество версий и слухов произошедшего…
Часто говорили, что обрушилась трибуна, что ступеньки лестницы были скользкими из-за обледенения, что на лестнице встретились две толпы — одни шли с футбола, а другие бросились на трибуны, когда забили второй гол…
Это всё не так.
В карманах у погибших находили билеты на все четыре трибуны, а все оказались на одной, Восточной… Кто принял на себя тогда это решение? Ни администрация, ни милиция не взяли на себя ответственность.
Восточная трибуна изначально имела три выхода, но перед Олимпиадой её перестроили, соорудив на месте одного из выходов Музей спорта и кинотеатр «Рекорд».
Из двух оставшихся выходов милиция перекрыла один для пропуска сотни иностранцев — голландцев. Нашим болельщикам пришлось довольствоваться тем злосчастным единственным выходом.
Но и это было бы не страшно, если бы не…
Девушка, сбегая вниз, выронила на пол сумочку… нагнулась, чтобы поднять… Толпа тут же смяла и опрокинула её на пол. Майор-милиционер бросился в толпу, пытаясь поднять девушку… Образовался завал из тел…
А сверху продолжала напирать и давить толпа, как гигантский поршень! Люди стремились быстрее выскочить с арены, чтобы опять не брести по морозу к метро сквозь узкий проход, образованный конной милицией и металлическими барьерами.
Милиция закрыла большинство раздвижных дверей, пытаясь отсекать зачинщиков, подгоняя людей по коридору. Да ещё и эти постоянные откровенные хулиганы, пришедшие на футбол просто оттянуться и побузотёрить…
Всё это встретилось в одном месте в одночасье и сложилось в кровавый пазл…
Крики восторга от забитого второго гола слились воедино с воплем ужаса умирающих людей, с предсмертными хрипами и криками боли, на которые никто не реагировал — толпа фанатов же всегда кричит, никто просто ничего не понял…
P. S. В последнем разговоре с Юркой Панчихиным мы оба признались друг другу, что не были на стадионе с тех пор ни разу. Да и не хотим там бывать — больно мрачная аура для нас в этих местах ощущается, тяжелые воспоминания пробуждает.
А памятник тому, чьё имя со дня основания носит стадион, воспринимается теперь как идол на языческом капище. Ведь пришла же кому-то в голову той кровавой ночью поистине дьявольская мысль — дать указание складывать тела вокруг основания памятника! В мерцающем свете фонарей это походило на жертвоприношение…
Помимо официальной статистики, число жертв трагедии называлось и под четыре сотни. Не хотелось бы так думать, но в той неразберихе и обстановке секретности, связанной с перестановками в высшем руководстве страны, всё могло быть…
Кто-то видит там праздник спорта, а у меня навечно перед глазами общественный санузел восточной трибуны с раскиданными на полу для опознания вещами и одеждой погибших, да боль немого, невысказанного вопроса одной матери, потерявшей в тот страшный день сразу троих сыновей. Одному не исполнилось тогда и 14 лет…
Что еще почитать по теме?
Как я стал болельщиком «Спартака»? Вспоминая Вадима Синявского
Как живет Санкт-Петербург? Из цикла «Великие города мира»
Нужно ли думать в квадрате ринга? Часть 1