Наши бесстрашные и не всегда санкционированные начальством поездки по стране с приятелем — местным консулом Алексеем, всегда отдавали некоторым авантюризмом. Народец в Либерии, честно говоря, был «так себе»… Границ особых здесь никто и никогда не соблюдал, в предгорьях соседней Сьерра-Леоне собирались боевики оппозиционных президенту Сэмюэлу Доу сил. Да и вообще — чёрные, больше похожие на собак, поджарые африканские свиньи имели всегда куда меньше шансов пойти на шашлык, чем заблудшие путешественники.
Как раз во время этой истории из жизни, в 80-е годы, правительственная газета «Правда» опубликовала заметку о том, что единственной страной, в которой процветает официально доказанное людоедство остаётся Либерия. Белых здесь не то что не любили, их откровенно ненавидели. Вряд ли это были издержки исторической памяти потомков рабов, не пожелавших оставаться в Соединённых Штатах и отправившихся на кораблях создавать на африканском континенте свою страну — «Свободную»…
Нет, они-то, американо-либерийцы, были высоко образованы и составляли местную элиту, сбежавшую почти сразу в Штаты после военного переворота Доу в 1980 году. Оставшееся местное население из представителей полудиких племён было по большей части абсолютно неграмотно, обездоленно и крайне озлоблено по отношению к любому чужаку, особенно белому.
Это мы ощущали на каждом шагу. Стоило появиться в городе, как тут же надо было держать ухо востро. Зазеваться было нельзя — с меня, впервые появившегося в торговых рядах в центре Монровии, мгновенно сдёрнули часы. Когда же я попытался догнать убегающую воровскую парочку — тут же напоролся на враждебную толпу. «Аэрофлотчик» буквально спас меня от расправы, выдернув из пёстрого месива тел и дав потом резко по газам машины.
Автомобиль с дипломатическими номерами также всегда был вожделенной добычей местных. Стоило проехать куда-нибудь к берегу океана, как довольно часто дорога по возвращению оказывалась перекопанной. А в сторону не сунешься — вокруг непреодолимая стена колючего кустарника, переплетение непонятных корней и растений, населённых чёрт его знает чем! Приходилось откупаться…
А вот и они — местные труженики. Ни слова не понимают, но всегда готовы за два-три доллара восстановить дорогу. У них и лопаты случайно, как рояль в кустах, припасены…
А уж ногу подставить под сдающую задом машину — милое дело! Тут же, как из-под земли, на крики якобы пострадавшего появляется полицейский. И не важно, что у «жертвы» нога уже отсыхать начала от многочисленных наездов — два доллара пострадавшему, два доллара полицейскому, и все дела… Деньги в то время для местных немалые — средняя зарплата в стране была 18 долларов в месяц.
Я всё пытался представить уровень жизни — никак не получалось… Югослав, угнездившийся здесь давно и промышлявший торговлей дизель- генераторами долго пытался объяснить — сколько тут чего стоит, выдал главный, как он посчитал, аргумент: «Вот сколько в Союзе стоит проститутка? Не знаешь? Ну ладно, а вот здесь — 5 долларов! А если белая — 8! Понял здешние цены?» Доходчиво…
Возвращаясь поздно вечером из города, в кромешной темноте, т.к. после переворота страна пошла вразнос и власти экономили буквально на всём, мы с консулом сбили пешехода. Не сбить его было просто невозможно: чернокожий человек в полной темноте появился перед капотом машины неожиданно, выхваченный светом фар на повороте дороги. Позже припомнилось, что в Англии чернокожего штрафуют, если он в тёмное время ходит, не надев белые носки.
Лёшка был за рулём… Удар… Передо мной вогнулось внутрь лобовое стекло, растрескавшись мелкими узорами и угостив меня брызгами осколков. Человек лежал на земле. Вокруг мгновенно набежала толпа, попытавшаяся нас линчевать. Положение спас полицейский. Оценив ситуацию, он успокоил бесновавшихся соплеменников, требовавших немедленной «крови белого человека».
Мы погрузили пострадавшего в машину и отвезли в госпиталь, где диагностировали перелом бедра и сотрясение мозга. Цена вопроса оказалась следующей: 200 долларов — родственникам пострадавшего, 200 долларов — врачу на лечение, и 200 долларов — полицейскому. Как он объяснил дословно: «Ведь я же обязан был дать ход делу, а поскольку я совершаю должностное преступление, то я должен за это что-то иметь!»
Вот такой народ нас окружал, поэтому я не очень удивился однажды, когда, совершая вынужденный заплыв вдоль берега между выступающих далеко в океан рифов, услышал от местного священника объяснение, зачем вся деревня, от мала до велика, собралась смотреть на меня, плывущего.
Священник рассказал, путая английские слова с суахили, что на этом месте волны наиболее свирепые, они лупят с силой о риф, глуша рыбу и всякую живность, чем охотно пользуются акулы и мурены. На прошлой неделе, мол, здесь погиб ребёнок, пытавшийся спасти свою собаку, и сейчас вся деревня вышла поглазеть, как акулы будут есть белого человека,
Так вот, похожие «товарищи», оживлённо жестикулируя и принимая воинственные позы группами перебегали нашу дорогу… Единственное, что мы сразу поняли, было: «Змея!!!»
Змей я видел часто. Любой мальчишка, выросший в Средней Азии, не очень-то их боится. Ими мы часто пугали девчонок… Для того чтобы лишить её главного преимущества — ядовитых зубов, их надо было вырвать. Делалось это так: левой рукой гадюку держишь у головы, а правой дразнишь её, подсовывая плотный кусок ткани, типа носового платка. Разозлённая змея кусает его, кривые, изогнутые внутрь ядовитые передние зубы вонзаются в тряпку — и тут остаётся только вовремя сильно дёрнуть, чтобы вырвать зубы. Конечно, бывало, что змея выскальзывала из руки или пацан трусил… Рука дрогнет — и ты уже сам отскакиваешь в сторону, от греха подальше!
А ещё были змеи «стрелки». Они были ядовитые, но пасть могли разевать нешироко, укусить могли только за что-нибудь выступающее, вроде пальца или носа. Поэтому развлекаться со стрелками и пугать девчонок можно было без всякой предварительной подготовки, просто посадив змею в бутылку. А девчонки боятся змей гораздо больше, чем каких-то мышей, уж мне-то поверьте!
В армии мы, от нечего делать, ловили степных удавов. Красивая кожа снималась с удава как чулок, легко. Солдатский ремень после этого выглядел просто как образец высшей моды! Даже пытались их как-то есть… Но гастрономические качества змей оказались не на высоте — что-то схожее с мясом сусликов. Привкус такой же, только на вкус какой-то мылкий, что ли… Не впечатлил, как и мясо степных черепах…
В горах Киргизии змеи водились в достатке. Однажды даже довелось весной наткнуться у речки то ли на клубок, то ли на кучу гадюк. При моем появлении эта свора начала монотонно и угрожающе шипеть, и я ничего умнее не придумал, как выстрелить по этому шипящему клубку из дробовика, выменянного у чабанов. Клубок вмиг распался, как от атомного взрыва, и я летел оттуда быстрее своего отчаянного крика…
Места ночёвок мы окружали кусками шерсти или шерстяными нитками, так, как это делают чабаны. И это не шаманство, просто условный рефлекс подсказывает змеям, что где овцы, там погибель. Отара идёт не разбирая пути, вытаптывая всё подчистую своими острыми копытцами, и горе той змее, которая не успеет отползти или спрятаться.
Но самый знаменательный случай со змеями произошел, когда мы обустраивали свою «точку» в горах.
Выкопав большую яму и водрузив на неё умело сколоченный туалет, мы предоставили право первого посещения прапорщику Бреславскому. Важно присев на «очко», с неизменной «Беломориной» в зубах, прапор приступил к «делу»…
Вопль только-только начинался, когда Бреславский пулей вылетел наружу, грохнувшись наземь из-за спущенных галифе. «Там!!! Там…» — только и мог вымолвить он, мелко стуча зубами… Громадная гадюка, выползшая из норы в яме, поднялась по вертикальному откосу и качала головой изнутри отверстия… У самого, что ни на есть святого места прапорщика… Мы её, конечно, «приговорили» — никто не должен покушаться на жизнь и достоинства советского бойца!
Но это всё Средняя Азия, а здесь — экваториальная Африка! Древесная африканская мамба-бумсланг стала причиной переполоха деревни… Укус её смертелен, и хоть в народе её называют «пятиминуткой», она не даёт даже такого шанса. Гибель человека происходит через 2−3 минуты от паралича дыхания.
Мамба эта повадилась воровать цыплят в деревне, и поначалу никто не приписывал ей ничего дурного — ну умирают люди в деревне, так они всегда и умирали… Но на прошлой неделе она укусила ребёнка, затем его кормилицу. Два дня назад она же погубила старика — одного из ста��ейшин племени.
Старик, кстати, в здешних местах — понятие условное. Зайдя как-то, в поисках прохлады, на местное католическое кладбище, я от нечего делать изучал жизненный путь здешних «постояльцев» по надписям на могильных плитах. Пара человек нашлась только старше сорока пяти лет…
Натворив дел, мамба подписала себе смертный приговор. Деревня восстала! И вот её выследили и теперь с воинственными криками пытались сбить с деревьев и растоптать… При всём драматизме ситуации было интересно наблюдать это, в принципе, доисторическое зрелище. Так, вероятно, и многие тысячи лет назад племя загоняло мамонтов и саблезубых тигров… А может, даже и ящеров, кто знает? И было сразу видно, что когда люди объединились в отчаянии — нет никому пощады! Ни-ко-му… Мамба перепрыгивала с дерева на дерево, с пальмы на эвкалипт, с эвкалипта на пальму… Уворачиваясь от летящих палок, она снова и снова скрывалась в кроне деревьев.
Поразительно, но она даже не перепрыгивала, а именно летела с огромной скоростью, сворачиваясь в плоский круг и отталкиваясь от ствола или веток очередного дерева, она летела, подобно дисколёту… Она дралась за свою жизнь! Она отстаивала своё право на эту бескрайнюю саванну! Она отстаивала свой, змеиный образ жизни…
Очередная метко пущенная палка прервала змеиный полет — сшибла наземь гибкое зелёное тело со светлым, чуть желтоватым брюхом… Через несколько минут всё было кончено — людское племя свершило возмездие…
Мы подошли к окровавленной, поверженной мамбе — красивое, трёхметровое, сильное тело не изуродовала даже изуверская смерть. Трапециевидная хищная голова, даже мёртвая, внушала благоговейный ужас. Змеи не имеют век — глаза были открыты, но в этих глазах уже ничего не читалось… Ни радости от прелестей африканских лесов после тропических дождей… Ни памяти от холодных прикосновений самца и бесчисленных змеёнышей-потомков… Ни отпечатавшегося страха у ужаса последних мгновений её многочисленных жертв…
Мёртвые глаза мамбы широко глядели в небо. В них застыл восторг — она познала, наконец, радость полёта!