Седьмой класс я как раз закончил. После войны знамо, как в деревне жили. На одни трудодни мать в колхозе вкалывала. А на них — когда дадут картошки там, зерна, а когда и нет. Неурожай, мол. Всё на госпоставки ушло.
А кроме меня, у матери ещё Борька. Младший. И из жратвы, получается, только то, что на огороде выросло. Или в лесу собрали. Ну, и корова. Как без неё? Вообще труба.
Вот я после седьмого и поехал в город. В Малую Вишеру. Там у матери брат был. В потребкооперации работал. По моим тогдашним понятиям — большой человек. Ну, мать и говорит: езжай, мол, к дядьке. Он если чего, подмогнет. Не даст тебе, оболтусу, пропасть.
Я и поехал. Ну, а там уже дядька. В Вишере как раз железнодорожное училище было. Тогда это называлось фабрично-заводское. Естественно, мне хотелось на помощника машиниста. Но оказалось, на это отделение берут только с шестнадцати. А мне ещё не исполнилось. И осталось — или слесарем по ремонту паровозов, или котельщиком.
Но на котельщиков брали крепких таких ребят. Высоких, сильных. Тогда же сварка редко где, котлы на заклепках были. А её, старую, вытащить надо. Потом новую вставить и с обратной стороны расклепать. Сила нужна. А я — сам видишь. Хоть и жилистый, но худой. И росточек — не великан.
В общем, в котельщики никак не проходил. И хорошо, как потом оказалось. После выпуска ребят с этого отделения почти всех за Печору, на шахты отправили. И, видно, не сахар там с медом были намазаны. Большая часть из них сбежала оттуда. А с этим тогда строго было. Уклонение от трудовой обязанности отработать положенный после выпуска срок. Их — на цугундер, и по шесть месяцев принудительных работ.
В общем, зачислили меня слесарем. Выдали шинель черную, фабзаевскую, ремень со специальной бляхой, шапку-ушанку… Нет, ботинки свои были. И гимнастерку, брюки… не помню, чтобы выдавали. Но считалось, мы на полном государственном обеспечении. Кормили нас в столовой. И завтрак, и обед, и ужин.
Так-то вроде и неплохо кормили, но без добавки. То что положено — получи, а сверх того… Нет больше. Поэтому есть постоянно хотелось. Хорошо, дядька с семьей тут же, можно сказать, под боком. Сильно я, конечно, не наглел, но через выходные в субботу или воскресенье зайдешь типа как в гости, да и доложиться, что всё, мол, в норме, учусь, дурака не валяю. Ну, а там, знамо дело, за стол посадят, то щец тарелку нальют, то картошкой отварной вместе со всеми отобедаю.
А то сорвемся с пацанами и — в Питер. У меня там материна сестра, тетка, значит, жила. После войны туда уехала. Рабочие руки тогда там сильно нужны были. Ну, естественно, она тоже не шиковала, бразильских дынь, как ты нынче, не покупала. Но тарелку макарон обязательно передо мной на стол поставит. Да ещё и на дорогу что-нить с собою даст.
Ты что? Какой бесплатный проезд?! Нет, за билет и нам, фабзаевским, надо было платить. А деньги откуда? Мы же на полном государственном, стипендия нам не положена. Поэтому зайцами. Чаще всего на подножках. Они тогда были открытыми, не складывающимися. Или на буферах. Сам стоишь на нем, а держишься за поручни лесенки, по которой на крышу залазить. А как подопрет, так и на самой крыше.
Но даже и там нас ловили. Отловят и ссадят в Любани. Приходится следующего пригородного ждать. Не возвращаться же с полпути?! Вот и едешь дальше таким же макаром — или на подножке, или на крыше. И всё — из-за тарелки макарон и горбушки черного в дорогу.
Ну, и домой, знамо дело, очень хотелось. Дом, он и есть дом. Не казарма. Вот только как, когда учеба эта. Боязно. Свинтишь, а тебя отчислят. Вот позорище-то.
Но к концу первого курса уже как-то и пообтерся малость. И на майские решил: была не была! Дядька денег немножко дал на проезд. Купил я билет и какие-то медяки ещё остались у меня. А там, прямо на перроне, мороженое продавали. Тетка с тележкой-холодильником, у неё такая круглая жестяная форма, на дно которой укладывается вафелька и потом плотно набивается мороженое. Сверху на него — ещё одна вафелька, и специальным штоком всё это сладкое богатство выдавливается из формы.
Ходил, ходил я кругами вокруг этой тетки… Да что это за чудо такое — мороженое? Потом пересчитал свои медяки… Вроде хватает. Подошел с гордым видом, протянул тетке все свои медные остатки и купил: «Порцию!» Она сделала там все свои манипуляции с этой формой, штоком, вафельками, мороженым и протягивает мне — «Бери».
Взял я осторожненько, двумя пальцами, это мороженое, вафли сверху и снизу, отошел в сторонку, присел на скамейку… Лизнул в одном месте сбоку этого кругляшка, в другом…
Да… Настоящее чудо! Сладкое, вкусное. И… Холодное! Майские на носу, солнышко уже прилично греет. Тепло. Листья молодые, яркой, ещё не выгоревшей и не запыленной зеленью глаз радуют, а тут… Холодное, сладкое, вкусное. Чудо. Самое настоящее чудо!
И только я собрался третий раз это мороженое лизнуть, как вдруг где-то в стороне какая-то баба заголосила. То ли кошелку у неё сперли, то ли ещё что, сейчас уже и не вспомню. Ну, и народ мигом вокруг неё кучковаться начал. А мне, само собою, интересно — что там. Я аккуратненько — на краешек — положил мороженое на скамейку и — туда. Типа, одна нога здесь, другая там. Посмотрю быстренько, что там, и назад. Сяду и доем своё мороженое не торопясь.
Какое! Совсем недолго я там, у тетки этой, и потолкался вместе с народом. Но когда вернулся к своей скамейке, мороженого на ней уже не было. Свинтили! Кто-то другой тогда съел мое белое сладкое и холодное чудо. Но мне и тех двух раз, что я успел лизнуть, хватило, чтобы запомнить этот вкус на всю оставшуюся жизнь.
Нет, потом больше я мороженого не ел. Не до него как-то было. На второй курс перешли, так мы уже большими мальчиками стали. Какое мороженое? Пусть его эта первокурсная мелюзга хавает.
А после училища чуток поработал в депо и в армию призвали. Там тоже — какое мороженое? Ну, а потом и свои дети пошли. Серега, Люда… Само собою, если что-то сладенькое, то же мороженое, и покупалось, так, естественно, в первую очередь — им.
Да ты не подвигай, не подвигай мне блюдечко с этим финским. Не хочу я его. Потому как слаще и вкуснее того, что я пару раз лизнул тогда, на перроне маловишерского вокзала, оно не будет.
Чудеса случаются в нашей жизни. Но, увы, не каждый день. Это с возрастом понимаешь. Придет время, и сам, без моей подсказки, об этом догадаешься.