А им в ответ: «Сведениями о Душанбинском госпитале не располагаем». Нет такого. И не было. Ни-ког-да. Я военкому военный билет под нос: «Да как не было?! Вот, смотри! Темно-синим по светло-салатовому. И печать, между прочим! Настоящая!!»
А он мне в ответ — справку: «Нету! А печать… Так сам вырезал. Знаю я вас, ухарей!»
Оказалось, что наш первый и последний Президент Союза (светлая ему память и здоровья — немеряно!), как понял, что дело не уха, отдал приказ: архивы, мол, конторы глубокого бурения, по всем союзным республикам — в печку. Их и отправили туда, куда приказано. В «конторе» с этим строго.
И не стало Душанбинского госпиталя. Как и не было никогда. Так что пришлось мне ранение по суду свидетельскими показаниями подтверждать. Хорошо, хоть адреса были, да народ ещё в поле зрения оставался. Пацаны соответственно всё расписали, заверили там, у себя, по нотариусам, а взводный — у командира части, да прислали мне. А я уже судье отдал.
Но вернемся в госпиталь… Как бы там ни было, настало 28 мая — святой для пограничников день. Администрация предупредила, что с утра будут всевозможные делегации от пионеров до партийного руководства республики, а вечером знаменитые артисты в саду дадут концерт. Мол, всем побриться, помыться. Меня, правда, это не касалось. Мыть и брить мне пока было нечего, да и нельзя.
Первыми, ни свет ни заря, приперлись пионеры. Как потом оказалось, весьма смекалистые ребята. Дело в том, что они каждому бойцу подарили… Галантерейный набор! И в нём была бутылочка одеколона «СОРВАНЕЦ» — с этикеткой, на которой нарисован Незнайка в синей шляпе. Отличный одеколон! Практически прозрачный и без резкого запаха. Короче, пока главврач спохватился, было уже поздно! Комсомол же — не то что юные ленинцы, откровенно подкачал.
Нет, подарки, конечно, были, но совсем не то, чего хотелось бы в праздничный день на госпитальной койке. Про партию я вообще молчу. Подарили, как всегда: телики разные, транзисторы. А на кой они, если в каждой палате и так по цветному телику. А с собою их после выписки — как через таможню в Афган? Солдату лишнего имущества не только не надо, но и не положено.
Вечерело. Вот-вот ужин и концерт начнется. Как вдруг Шурик, мой водила, что компот за меня трескал, прибегает и спрашивает: «Деньги есть?» А как не быть, братва не только деньгами нас снабдила, умудрились даже по местному радио песни для нас заказать. Как сейчас помню, для меня ансамбль «Пламя» пел:
Снег кружится, летает, летает…
Реклама
И поземкою клубя, заметает зима, заметает…
Приятно, черт возьми, это слышать, когда на солнышке под 40. Хотя, конечно, в Душанбе не так зной чувствовался, как в Термезе.
Ну вот, Шура и говорит — мол, до нас очередь дошла, одежда освободилась. Прикрой, я быстро. Туда и обратно! И ускакал. А что, ему осколки от брони из спины повытаскивали, контузию пролечили. Спереди все нормально, на лице ожогов нет. Бегай, да бегай. Главное, чтобы не забывал, гад, меня на унитазе. Я-то сам еще с него без рук и на одной ноге подняться не мог, а он паразит… Заболтается с санитарками. Пока доорешься!
Не помню, час прошел или больше, ужин уже стоял в палате. Явился, не запылился. Притащил две бутылки водки — на этикетке «Три богатыря» нарисованы. И три огромных бутыленции вина «Чашма». Я так понял: типа нашего вермута или плодово-ягодного. Они тут быстро закусон смастрячили и на четверых бутылочку уговорили. Остальное, мол, после концерта или ночью с медсестричками.
Посмотрели на меня, лежачего. Видно, стыдно стало. Ну что, говорят, пивнешь, Паленый? Да я бы пивнул, но как-то стремно после морфия и уколов разных. Ничего, говорят, мы тебе водочки полстакана. И пока концерт не начался — подождем реакции, чтобы, если поплохеет, мигом — врача.
Короче, уговорили за День пограничника и за ребят павших. Посадили меня, на лежаке подушкой подперли, ну, и влили полстакана теплой водки… Мало того что она почти кипяток, так вдобавок не сам же себе вливаешь… Тяжело, в общем, было. Но… Короче, прошла.
Всё, говорят, сейчас «Чашмой» еще немного полирнем одеколон, а ты сиди, мы наблюдать будем. А что наблюдать? Чувствую — тепло по всему телу пошло и лицо как будто вместе с руками набухать стало! Ну, думаю, вот оно… А нет, подотпустило, похорошело и спать захотелось. Так пока я на массу давить буду, эти ж ухари всё подчистую, без остатка, выжрут! Я и говорю им: наливайте, мол, еще полстакана и все! Сказано — сделано.
Так я концерта и не увидел. Проснулся только под утро. Чувствую, что-то с лицом не так! Испугался…
Посмотрел на подушку, а она вся черная! Я — в зеркало. А там пол-лица очистилось и кожа розовая такая, как у младенца. Даже забинтованной рукой проводишь и то — жутко приятно. Кожа нежная, шелковистая, как у женщины. Видимо, не зря я чувствовал, что лицо как бы опухает, может, на самом деле, прилив крови к лицу пошел и корка стала отшелушиваться?..
Короче, я Шурика разбудил — колись, гад, где водку достал! А он смотрит на меня и тоже не узнаёт. Потом дошло, рассказал, что в саду, в дувале, есть схрон, а в нем лежит спортивный костюм (трико не установленного размера) и кеды размера так 44−45. Мол, кому надо в город до дукана, тот и надевает. А магазин — рядом. Там уже по одежде узнают — пограничники из госпиталя, и обязательно еще лепешки или фрукты дают. Ну, раз так, тогда — вот тебе деньги, чтобы сегодня принес на вторую половину лица.
Шутка, конечно, если бы не хорошие врачи и современные лекарства — никакая бы водка не помогла, как ты ее не назови: «Три богатыря» или «Елена Прекрасная».
Самым последним у меня облупился нос. Врач уже начал волноваться: не отмер ли он? И проверял иголкой — чувствую боль или нет? А я, как назло: ну, ничего! Никакой реакции на эти иголки и покалывания. Пришлось на какой-то аппарат сходить, а там — как искра проскочит! Сразу чих напал безостановочный и слезы из глаз — в три ручья. А врач-то и доволен! Что ему мои слезы и чих? Все, говорит, теперь вижу, что и нос на месте.
А в Термез я уже один возвращался. Ехал в общем вагоне поезда Душанбе — Термез без единого документа, в офицерской рубашке, у которой один рукав был обрезан до локтя. Пришлось и другой — под такой же размер укоротить. На ногах — больничные шлепанцы, в руках — авоська с тормозком и банкой облепихового масла, что мама нашего взводного прислала для меня из Сибири.
Впереди меня ждал Термез, медсанчасть погранотряда, а в ней — моя спасительница, Софья Газизовна, у которой я и буду дожидаться очередной автомобильной колонны в направлении города Ташкурган Саманганской провинции Демократической Республики Афганистан. Но это, как говорится, уже совсем другая история…
Тогда же, в душанбинском поезде, я еще не знал, да и не мог знать, что через несколько дней судьба забросит меня не в Ташкурган, а в город Воткинск, на родину Чайковского. Но не для посещения его усадьбы и прослушивания разных музыкальных пьес, типа знаменитого «Полета шмеля», а совсем по другому, значительно более печальному поводу. Повезу я туда, как сопровождающий, груз «200» с Рыжим… Андреем Метляковым из мото-маневренной группы Мазари-Шарифа…
Что еще почитать по теме?
Как разведка решила себя черешней побаловать?
Прапорщик — помощник офицера? Вспоминая Афганистан
Каким Афганистан остался в памяти Бориса Кириллова? Часть 1