«Я поведу тебя в музей», — сказала мне… Нет, не сестра, а бабушка.
Я была маленькой, Зимний Дворец никогда не видела и весь вечер страстно рисовала некий хрустальный замок, устремленный в небеса. Как же я была разочарована и расстроена. Он оказался совсем не таким, не «тем». Кажется, я тогда даже заплакала от обиды. А мне почему-то никто не рассказал про синдром завышенных ожиданий, слов, наверное, таких не знали, хотя все понимали без этих самых слов.
Потом многое оказывалось не таким или «не тем». Я и сама оказалась для себя «не той». Зато в Зимний Дворец стало с каждым годом ходить все интереснее, а потом стало любопытнее прислушиваться к себе. И это оказалось не менее интересным, чем воображаемые хрустальные дворцы.
Вот в этой нехитрой песне, в сущности, только два предложения. Падает снег, а она не пришла… Отчаяние и невозмутимо кружащийся снег.
В детстве или в юности я бы выразила негодование: какая пошлость! Холод и одиночество — просто эталон банальности, в миллионный раз одно и то же, к тому же — слащаво. Сейчас скажу: какое простое, даже наивное и, как раньше говорили, чистое чувство.
Источник видео: РКН: сайт нарушает закон РФ
«Она не пришла» — история древняя, как мир. Или почти такая: у каких-то потомков Адама с Евой кто-то куда-то когда-то не пришел. С тех пор так и повелось. Однажды кто-то куда-то не приходит или «совсем не те ко мне приходят», и для кого-то это становится проблемой. Среди лирических текстов ведь тоже есть довольно древние, и там встречаются темы разочарований и несбывшихся надежд. В сочетании с белым снегом — глобальный символ зимней хандры.
Не зря вся «зимняя музыка» — или про сказку, или про грусть. Хотя праздников зимой немало.
Праздники благополучно закончились, «отшумели песни нашего полка», народ уже успел
У меня вот телевизор есть, и я этого не скрываю, но у меня никогда не было в отношении него завышенных ожиданий. Вообще никаких ожиданий не было.
А еще люди не знают, чего ожидать в новом году. Завышенные ожидания тоже давно закончились, а чего ждать — неизвестно, и как справиться с беспокойством — тоже не знают. А беспокойство чувствовалось в течение всех длительных праздников.
Мне, кстати, нравится длительность этих праздников — и два Рождества, и два Новых года. И то, как в странах с большой русской диаспорой дают площадку для желающих праздновать, и тогда внезапно среди чужеземной речи можно услышать усиленное колонками старое-престарое «По-то-лок ле-дя-ной, дверь скрипучая»…
Мне нравится длительность «каникул», потому что ожидания мои — вполне прагматичные, хотя ничего против чудес не имею. Можно спокойно куда-то сходить. Или, наоборот, выспаться. И зимнюю хандру можно «перевоплотить». Можно написать свое «томбелянеже». Про то, как падает снег и все не так, как ожидалось. Песенку или стих. Или пост в соцсети — с гарантированным залайкиванием до дыр.
Людям ведь надоела злободневность, этот вселенский цирк с конями, бессмысленность и беспощадность новостных заголовков. Да и долгосрочно — тоже тренд понятный: человек уже понимает, что является объектом манипулирования, и он немного застенчиво и простодушно снова заговорил о себе, о своем личном, о преходящем и вечном одновременно.
Люди покидают матрицу, обсиженную законодателями прошлогодних мод и обещателями прошлогоднего снега. «Вот тогда заживем!» — кричали с разных сторон, подразумевая прямо противоположные варианты и прямо противоположное «отлично» для себя и для других. А жизнь всегда продолжалась сама по себе, со своими радостями-горестями, причем не такими уж и малыми.
Был когда-то еще вариант-отдушина — «цветущая сложность» глубокомысленных размышлений, дискурсы с концептами, Шредингер со своими мудреными котами. Но все больше и больше людям хочется простоты. Обсуждение социальных проблем или нравственности уже давно стало сродни «ремонту провала» в духе Остапа Бендера. Можно только деньги собирать или сотрясать инфопространство давно надоевшими призывами.
А вот человеческое вполне востребовано. И единственное, что можно спрогнозировать в эту эпоху не-перемен — все больший интерес к простым человеческим чувствам и историям. Хотя… кто сказал, что они так уж просты?
Мы уходим в пространство собственной души. Это огромный мир, являющийся по-настоящему «интимно-человеческим» миром — до конца и полностью человеческим. В этом пространстве есть всё — от кухни до загробной жизни (или не-жизни), но фундаментом этого дома-души является любовь в самом широком смысле слова.
В этом пространстве все осмысленно. И это пространство полностью распахнуто, хотя и остается вполне сакральным (и я не боюсь этого слова). И любой предмет, оказавшийся в пространстве внутреннего мира, тоже становится осмысленным.
И это то, что спасает не только от банальной хандры, но и от куда более сложных проблем.
Правда, нет гарантии, что сильные мира сего не выдадут нам нечто столь масштабное, что станет опять не до тонких и не очень движений души. А за этим у них дело не станет. Тем более ценны эти периоды, эти лакуны, и люди вновь устремляются к себе.
На самом деле самые так называемые «простые» чувства вечны, а вовсе не «злоба дня». Злободневное моментально перестает быть таковым, превращается в надоевший «баян», говоря интернетным языком. А вот «я чувствую сейчас» — нет, не перестанет. Могут устареть слова, изобразительные средства, даже сам язык может умереть, такое с языками случается, хотя сейчас за этим строго следят. Но человеческие чувства, как упрямый Феникс, возрождаются вновь. И скрепляют они нас намного крепче, чем принадлежность к какой-то группе.
Простые радости и простые печали пусть будут с нами, так, глядишь, и перезимуем с морозами, снегами и льдами. А ожидания тоже имеют полное право быть завышенными, это важно. Даже если какой-то дворец покажется сначала просто большим домом, даже если, как в песенке Адамо, останется только падающий снег, — это тоже уникальный кусочек жизни с ее удивительным продолжением.