Анатолий кланялся, благодарил, а сам думал: «Вот была птица-Галина; из отпущенных ей пятидесяти семи лет тридцать четыре года прожила со мной, а вроде бы и не была». И вспомнить нечего. Все мысли занимала Ариадна. И может, уже ничего не осталось от той медношёрстой куньеглазой чаровницы — оплыла, расползлась, наверное, как квашня, а в сердце живёт она — тех далёких лет, незабвенная.
И совестно перед женой недолюбленной, да полно! Никогда не любил, не баловал лаской, не обижал, правда, но даже и не замечал порой. А ведь была, жила, дышала и никогда не помыслила ни о ком, кроме него. Может, просто любила? Любит же он Ариадну, вернее, уже тот далёкий образ её. Но не верил после ослиного Ариадниного: «Нет и нет! Вышла замуж и весь сказ!» — в женскую любовь, не хотел верить. Любить может только Ариадна, смеющаяся Куничка его. А если она не любит, то и никто не может.
Через год с небольшим после смерти жены, невестка подсела к нему и как бы невзначай уронила:
— Анатолий Львович, мы вот тут что хотели попросить… Славик всё стесняется вам сказать. Мальчики растут, занятий в школе много, а они с нами ютятся в одной комнате. А у вас и комната светлая, и кровати две поместятся, и письменный стол, и полки.
— А мне куда же? — удивлённо спросил свёкор.
— А мы придумали! Знаете, как хорошо будет! Мы кухню перенесём в ванную, а на кухню поставим ваш диван. Вы же всё равно почти всё время на кухне, читаете, тепло здесь. В комнату только спать приходите. Какая вам разница?
— Как это? Погоди, я не понял. Как это: кухню в ванную?
— Да очень просто! На кухне останется только мойка, а газовую плиту и стиралку вынесем в ванную. Я уже с мастером знакомым договорилась, он сделает подводку недорого.
— Готовить в ванной?!
— А что такого? Да не волнуйтесь вы! Всё будет тип-топ! Готовлю я, мне это сподручнее. Поставлю что-нибудь, пока кипит-варится, побегу что-нибудь другое делать. А если кто умыться хочет, так можно и на кухне, то есть у вас.
— А купаться?
— Так это потерпеть можно. Как сварю-сготовлю, сразу же можно и мыться.
В проёме двери появился сын. Его лицо и вся большая мешкообразная фигура выражали нерешительность.
— Папа, ну, если честно. Квартиру покупать нет возможности, дети растут, ты сам понимаешь…
— Я, конечно, понимаю, но почему бы не вынести кухню, к примеру, на балкон? Он застеклён, там вполне можно уместить и газовую плиту, и мойку.
— Нет, что вы! — ласково отрезала невестка. — Там у меня шкафы с соленьем-вареньем. Вы же сами их любите, за зиму всё съедается, а куда я все банки-склянки складывать буду? Если бы ещё гараж был, — вздохнула она. — Кстати, Славочка, ты не забыл? В это воскресенье едем на лесополосу. Опята появились. Я хочу намариновать, как вы любите, Анатолий Львович, с гвоздикой и мускатным орехом.
— Нет, я не забыл. Только может, позже поедем? Воскресенье, поспать хочется. В шесть утра тяжело вставать.
— Славуня, потом поспишь, сначала запасы надо сделать. Ну, так как же, Анатолий Львович?
— Деда! — в комнату влетели два десятилетних молодца одинаковых с лица, две веточки, болезненно приросшие к сердцу после Ариадны — внуки Борис и Глеб. — Деда-а-а, куда сегодня пойдём?
— Хорошо. Я согласен. Чем мне помочь вам?
— Ой, нет, спасибо большое, ничего не надо, мы сами всё сделаем. Диван ваш в противоположном мойке углу поставим, там и тепло, и хорошо. Я уже всё обмерила, всё поместится великолепно! Честно, вам там будет удобно! Александр Львович, я оладушек яблочных напекла, ваших любимых, идите завтракать!..
И потом он смотрел, как невестка с сыном снимала занавески, перетаскивала их с Галиной книжные полки и раскладной диван на кухню. Как после него на паркете и на стене остались сиротливые тёмные пятна, и комната сразу стала нежилой, и голоса отскакивали от пустых стен, словно свет от глаз слепцов…
…И вот теперь снова февраль. И вот уже год как он живёт на кухне. За стеной, в их бывшей с женой комнате, шумят внуки, в ванной на плите что-то скворчит и булькает. Немного располневшая, но по-прежнему энергичная невестка бегает по дому и зычным голосом отдаёт команды. И память об Ариадне всё так же приходит к нему в неизменном облике сына, по злорадной усмешке судьбы похожего на ненавистного мужа любимой женщины, где-то живущей в своей тьмутаракани. Живущей ли?.. Где ты, Кун
— Анатолий Львович, вы встаёте? — голос невестки был резким. — Дети умыться хотят, а тут у меня печёнка жарится, отойти не могу!
И в сердце растрава,
И дождик с утра.
Откуда бы, право,
Такая хандра?
О дождик желанный,
Твой шорох — предлог
Душе бесталанной
Всплакнуть под шумок.
— Что? Анатолий Львович, вы меня слышите? Дети умыться хотят! Вы чего там бормочете?
— Я встаю, Нина. Это Верлен.
— Чего?
— Ничего, Нина. Встаю, встаю…
Откуда ж кручина
И сердца вдовство?
Хандра без причины
И ни от чего.
Хандра ниоткуда,
Но та и хандра,
Когда не от худа
И не от добра…