За окном тянулась ровная, до ломоты в глазах своей монотонностью, степь, кое-где, для пущего разнообразия, перемежающаяся редкими островками какой-то высокой, высохшей на корню травы. С уже привычным постоянством мимо пролетали телеграфные столбы с убегающими куда-то в бесконечность проводами. Поезд подходил к Оренбургу…
Саня чуть отвернулся от окна, повернув голову к своему механику… Уже бывшему механику-водителю:
— Юрка… Слышишь?
Тот тоже, в свою очередь, оторвался от окна:
— Чё?
— Слушай, у вас степь такая же?
— Да ты чё?! Никакого сравнения. У нас… У нас — красота. Ковыль… Если ветер, так, знаешь, как в море волна. Один в один. Набегает одна на другую, подгоняет её и убегает куда-то за горизонт. А на место тех, что убежали, тут же приходят другие. И плавно перетекают одна в одну. То вверх, то вниз. Стоишь ровно, твёрдо, а тебя качает, убаюкивает. Так и хочется лечь среди травы, закрыть глаза и плыть, плыть… Куда-то туда, где… Ну, где не просто хорошо, а здоровски. Как на картинках в пакистанских журналах. Море, солнце, облака, пальмы. И бабьё! С вот такими титьками!
— Тьфу, на тебя, козлина! Всё впечатление испортил этими титьками. Кто о чём, а вшивый… Я тебя за степь спрашиваю, а ты — о бабах.
— А без них как? Что ты в степи один делать будешь? А так, завалил подругу среди ковылей… Солнышко, птица какая-то в траве чирикает, степная мелочь, жуки, букашки вокруг шебуршат. А из людей только вы. Вдвоём. Одни на всём белом свете… Слушай, Сань, может, оно из-за солнца так? Сколько уже едем, а, наверное, от самой Эмбы — всё облака, облака. Нет, тут — никакого сравнения с нашей…
— Ну, оно и понятно. Дома — и солома едома. За вареники уж молчу. Они у тебя, в Корсуни, небось, с бычачью голову. И все как один — с вишнями.
— Нет, сейчас с вишнями нет. Не сезон. Это — летом. В июле. Так они и с творогом — не хуже. А ещё знаешь, как мать у меня их делает? С картошкой, а в неё, перед тем как в тесто заворачивать, жареный лук со шкварками. Вот такая вещь. Знаешь, как я за варениками скучал?! В Москве обязательно матери позвоню. Послезавтра какой день? Будний? Позвоню ей на работу, пусть пельмени лепит. А то, Сань, — слышь?! — может, ко мне махнём? Знаешь, какую у меня мать горилку гонит?! Неделю пить будем.
— Не, Юр, сначала — домой. Сколько там не были… А ещё ехать и ехать. Не то что Лёхе. Вон, уже при полном параде. И чемоданчик из купе вынес.
Поезд стал плавно притормаживать. Пошли какие-то невысокие, явно частные домики, которые почти сразу же сменили промышленные постройки, склады. Заскрипели тормозные колодки. Вагон дёрнуло. И тут же в открытое кем-то окно ворвались бравурные звуки какого-то марша.
— Ша, пацаны! Родина встречает своих героев.
— Да не героев. Тоже мне, герой нашёлся. Валенок вятский. Оренбург приветствует своего уроженца, доблестного ветерана двух афганских компаний, награждённого почётным знаком «Старший пограннаряда» и медалью «За отличие в охране государственной границы» — Алексея Батьковича Кравченко, между боевыми корефанами — просто Лёху, со славным погоняловом — Скворец. Лёха, слышь, как тебя родной Оренбург встречает? Под фанфары!
— Да мне эти фанфары… До одного места. От Оренбурга ещё почти восемьдесят кэмэ. Когда ещё там буду? Тем более, неизвестно — поменялось ли расписание на автовокзале?
— Какой такой автовокзал? Ты смотри — не за тобой ли товарищ Чебриков машинку прислал? Прямо из гаража Комитета Госбезопасности.
Под звуки марша прямо на перрон плавно въехала и остановилась чёрная «Волга».
— Мужики, у кого какие деньги? Все — к машине. Бего-о-ом!
Толпа дружно рванула к выходу из вагона.
Через минуту-другую «Волга» была в плотном кольце. Пара пацанов легла прямо на капот, остальные, лихорадочно выравнивая и разглаживая мятые по карманам купюры, передавали им деньги, которые те тут же засовывали под оба дворника.
«Пять, десять, четвертной, снова десять», — машинально, про себя, отмечал Саня, сам, в свою очередь, протягивая кому-то — передай! — свой родной четвертной, что мать прислала в Термез, «до востребования».
Вездесущий Юрка — наш пострел везде поспел! — уже стоял с левой стороны «волжаны», у приоткрытого седым, пожилым водителем окошка:
— Отец, слушай… Тут нашего другана недалеко, километров восемьдесят, подбросить бы надо. Лёха… Лёха, как твой кишлак-то?! Вот, слышал, в совхоз имени товарища Кирова подбросить надо. Что «не могу»? Как — «не могу»? Да ты посмотри, у тебя под дворниками деньжищ. Тысяча! Не меньше. Полгода потом можешь курить бамбук. Отвези!
Но водитель, явно ошалевший от такого напора, смущённо улыбаясь, всё же продолжал отрицательно покачивать головой:
— Не могу, парни! Честно, не могу. Я генерала жду.
— Какого такого генерала?
И вдруг нестройный, а оттого и невнятный шум, царящий всё это время вокруг машины, перекрыл негромкий, спокойный, но твёрдый голос:
— Вот такого. Самого обычного. Что, бойцы, генералов не видели?
Среагировав на голос и повернув голову, Саня с удивлением увидел — и правда, генерал, с двойными красными лампасами.
И не только он увидел. Мужики резко подобрались. Кто-то потянулся к пуговицам на кителях — проверить, все ли застегнуты, кто-то — к фуражкам. Поправить их, а заодно, до автоматизма привычным движением руки, определить — на месте ли кокарда. Поэтому приветствие — «Здравия желаем, тащ генерал!» — получилось недружным, вразнобой.
— Вольно, бойцы! Откуда?
— Из Афгана, — ответили все хором, уже значительно дружней.
Лицо генерала выразило явное недоумение:
— Из какого Афгана? Вас, погранцов, там и близко быть не должно.
— Ну, вам виднее, — за всех ответил Юрка, так и оставшийся стоять у полуоткрытого водительского окошка.
Переводя взгляд в его сторону, глаза генерала вдруг притормозили на дворниках, под которыми толстым слоем лежали разноцветные купюры.
— Деньги? А это ещё откуда? Зачем?
Опять за всех ответил взявший на себя инициативу Юрка:
— Да вот, друг у нас, Лёха… Лёха, ты где? Покажись. Ему тут, недалеко. Восемьдесят кэмэ всего. Одна нога здесь, другая там. Ваш водитель — ласточкой. Туда и обратно. Отвезти бы героя домой.
— Героя?
— Так точно, тащ генерал! Героя. Лёха, расстегни шинель. Прошу любить и жаловать. Младший сержант погранвойск КГБ СССР Алексей Кравченко. Старший пограннаряда. Награждён медалью «За отличие в охране государственной границы СССР».
— Ну, если герой…
И уже к водителю:
— Как вас? Пётр Алексеевич, отвезёте бойца. Куда тебе? …Отвезёте в совхоз имени Кирова. Как вернётесь, доложите дежурному офицеру, чтобы он дал мне знать. Да, парни, а деньги-то… Заберите.
Что за базар? Равняйсь, смирно! Деньги — забрать. Это приказ! Забрать!
А теперь — прощайтесь с боевым товарищем. Только недолго. Расписание срывать вам никто не позволит. Удачи, воины!
«Недолго» не получилось. Поезд в Оренбурге задержали на полчаса…