Своего электромонтёра в совхозе не было, восстанавливала освещение бригада электриков из самого института, находившегося около Туркменского базара, и на это уходило не меньше двух-трёх дней.
А мне это время особенно нравилось. Нравился ужин при двух лампах. Это было так таинственно и завораживающе, как в старину. Но особенно наши чтения вслух, когда все собирались в большой комнате и мама или дед начинали читать какую-нибудь книгу. Две из них я хорошо запомнил, это были «Собор Парижской богоматери» и «Мэр Кестербриджа». Уже потом, в пятом классе, начал читать вслух и я, мама говорила, что это тренирует произношение и память. Правда, я читал уже книги Георгия Брянцева, про шпионов и бандитов.
Когда не было света, сразу после чтения мы быстро делали уроки и разбегались по койкам, только мама задерживалась, она писала «планы занятий» на следующий день.
Лампы заправлялись керосином, и два-три раза в месяц к нам в совхоз приезжала телега с бочкой, запряжённая лошадью, а её хозяин — керосинщик, дядька Матвей, зычным голосом кричал в специальный рупор, кричал громко, чтобы все слышали:
— К-ро-син! К-ро-син, покупай!
И все жители, стар и млад с бидончиками и банками бежали к керосинщику, чтобы пополнить свои запасы.
У нас керосин обычно покупала бабушка. И что интересно, абсолютно неграмотная, еле умеющая читать, она прекрасно считала деньги, и дядька Матвей, который иногда мог обдурить кого-нибудь из наших жителей, чтобы «заработать себе лишнюю копейку», бабушку мою никогда не мог обмануть.
Больше всех из-за того, что не было электричества, ворчал дедушка, он не мог слушать радио, а газеты, к его большому огорчению, нам приносили с опозданием на один день.
В это время как раз началась история с антипартийной группой Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова, и по радио о ней твердили по нескольку раз в день. Я уже хорошо знал, кто такой Маленков, и мне очень нравились стихи про него:
«…Берия, Берия, вышел из доверия,
А товарищ Маленков надавал ему пинков…»
И вдруг по радио в конце июня 1957 года начали говорить о какой-то антипартийной группе, а я начал понимать, что с товарищем Маленковым, который надавал Берии пинков, что-то не ладно, и потому решил всё выяснить у моего главного советчика — деда.
— Дед, а примкнувший к ним Шепилов, это как? Он что, прицепился к ним, что ли? — задал я деду, внимательно читающему газету «Правда», наивный вопрос.
Он оторвался от чтения, снял очки, внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Примкнувший — значит, поддерживающий их, эту самую группу. Правда, что они хотят и в чём их вина, мне пока не ясно. Но то, что Хрущ их хочет сожрать, это точно.
— А примкнувший — это сочувствующий коммунистам, как ты, да? — не отставал я от деда. — И кто такой Хрущ?
И он терпеливо объяснил мне, что такое «сочувствующий» и что такое «примкнувший». Объяснял долго, на своём примере и на жизненных примерах, но я так тогда ничего и не понял, и разницу между «сочувствующими» и «примкнувшими к ним» не вижу до сих пор.
Но я прочитал в газете «Пионерская правда», что «эта антипартийная группа упорно сопротивлялась и пыталась сорвать такие важнейшие мероприятия, как реорганизация управления промышленностью, создание совнаркомов в экономических районах, одобренное всей партией и народом».
Ещё они выступали против освоения целинных земель. А я мечтал быстрее вырасти, вступить в комсомол и вместе с комсомольцами осваивать целинные и залежные земли, которых, по словам деда, в нашей стране огромное количество, и их, этих земель, хватит на всех.
А эта группа как раз и не хотела, чтобы комсомольцы их осваивали, и вела ничем не оправданную борьбу против активно поддержанного колхозами, областями, республиками призыва партии — «догнать в ближайшие годы Соединённые Штаты Америки по производству мяса, молока и масла на душу населения».
Половину из того, что написано в пионерской газете, я не понял, но уяснил одно: Молотов, Маленков, Каганович и «примкнувший» к ним Шепилов — нехорошие люди, раз они против комсомольцев, коммунистов и народа идут.