В начале девяностых дело было. Помните, как рубль себя вел, когда один известный политик, который перед всей страной клялся и божился, что на рельсы ляжет, взял, да и отпустил цены в свободное плавание? Если кто забыл лихие 90-е, — напомню.
Заскакиваешь после работы в магазин, чтобы чего-то купить к ужину, и держишь в уме утренние цены, а как до кассы доберешься… Хорошо, если всего того, что у тебя в кошельке лежит, хватит не только на буханку хлеба. А ведь ещё до обеда на те же самые деньги, помимо хлеба, можно было купить пакет молока и полкило вареной колбасы. И так — каждый божий день.
Естественно, народ, если было что, стремительно конвертировал, свои зарплатные рубли или в финскую марку, или в доллары. А то ведь… Если в рублях, так к концу недели от покупательной способности оставшегося неизменным рублевого номинала мало что оставалось. Хотя какой-то небольшой запас в родных деревянных приходилось оставлять. Продукты можно было купить только за рубли. Но вот по всему остальному… Продавец ориентировался исключительно на денежные знаки иностранного происхождения. И, соответственно, на это же ориентировал и покупателя.
И его можно было понять. Вот продаст он всё то, что у него сегодня на прилавке, и в конце недели поедет на оптовый рынок. А там что? За рубли купишь в несколько раз меньше от того, что ты за неделю продал. И тогда? В чем смысл торговли? Откуда браться прибавочной стоимости, с которой и себя самого, и семью кормить?..
Поэтому доллары и марки стремительно потеснили рубль в ежедневном торговом обороте. Естественно, державу эта ситуация край как не устраивала. Она ведь свою валюту эмитирует. Которая должна, просто обязана быть в обращении. А если нет, то… Мы кто такие? Самостоятельная страна или так, филиал тех, кто печатает ту же зелень или тут, прямо под боком, или далеко за океаном?
Вот, власти предержащие и приняли меры. Время от времени на вещевой рынок заскакивали парни в милицейской форме. И чуть что — незаконно! — конфисковывали у продавца валюту, а у покупателя товар, что был приобретен не за родные рубли. Ну, и акт соответствующий составляли. А иногда и без него обходились. Вали, мол, отсюда, пока не взяли тебя под белы рученьки.
…Я тогда ещё на предприятии работал, которое совсем недавно из государственного в акционерное превратилось. И соответственно, должно было само выгребать к берегу из этого хаотично штормящего океана новой рыночной экономики. Без какой помощи. Наверное, в том числе и поэтому денег не было. Зарплату время от времени выдавали то рыбными консервами, то рисом, то куриными яйцами. А в магазине не скажешь: «Давайте, я вам банку трески в масле, а вы мне — буханку хлеба и бутылку кефира». Чтобы семью кормить, нужны были деньги. Если не доллары, то хотя бы рубли.
Я и кооперировался с друзьями-приятелями, которые на тот момент времени почти все уже стали предпринимателями. То отдашь кому-то на реализацию консервы, то встретишь кого-то с товаром на вокзале, отвезешь на рынок, поможешь разгрузиться и за это получишь какую-то копеечку.
Вот и в тот раз. Встретил кого-то из приятелей на вокзале с товаром, привез его на рынок, стали разгружаться. А так, между делом, посматриваю по сторонам. Гляжу, у соседнего лотка — самый разгар процесса купли-продажи. Такая запоминающаяся, габаритная тетка из тех, что коня на скаку спокойно останавливает, а быка-производителя с ног одним ударом валит, увлеченно так торгуется по поводу ши-икарного турецкого свитера. Может, кто помнит, были такие — лохматые, как пудели. Вот-вот… Именно такой тетке и приглянулся. И размерчик под неё у продавщицы, как ни странно, имеется в наличии. Вот они друг друга и убеждают — а скока это может стоить. Одна, соответственно, настаивает на истинности той цифры, что побольше, другая, в огорчение первой, уверяет свою собеседницу, что значительно… Значительно меньше!
Я и полмашины перекидать на прилавок не успел, как их разновеликие исходные всё-таки сошлись в одной точке. И договорились они. На пятьдесят зеленых, с портретом 18-го президента США, Уиллиса Гранта, на аверсе.
Тетка — и без очков видно! — исстрадалась вся. Жалко ей этой бумажки… Чуть не до слез! Но… Очень хочется! Нравится ей свитер. Сильно-сильно. И уходить от прилавка без покупки она не собирается. Соответственно, достает кошелек и, порывшись в нем какое-то время, выуживает из его неведомых глубин порядком затертую бумажку производства Федеральной резервной системы тех самых Соединенных Штатов. И опять же, видно… Невооруженным глазом видно — единственная это у тетки бумажка. Нет у неё больше долларов. Да и центов тоже нет.
И вот только… Только товар и деньги возвратно-поступательно перекочевывают из одних рук в другие, как тут — бац! И прямо, как черт из табакерки, между теткой и прилавком выскакивает… Мент! Я бы даже сказал не мент. Ментеныш. Такой щуплый, маленький. Метр с кепкой. И молоденький-молоденький. Сразу видно — из новоиспеченных. Форма даже обмяться не успела.
Этот ментеныш хватает розовую мечту всей теткиной жизни, которую она с непередаваемым выражением счастья на лице уже прижимает к самому к сердцу, и — незаконная валютная операция! — тянет злополучный свитер к себе. Та же, ещё ничего не понимая, не отпускает от себя только что приобретенное: «Люди добрые, да что же это деется?» Но мент, уверенный в себе, в своей властной силе, как тянул свитер к себе, так и тянет. Упорно, настойчиво.
И тут до тётки доходит… Доходит что сейчас — вот-вот! — её лохматую турецкую мечту и надежду на женское счастье, отберут. При всём честном народе конфискуют к чертям собачьим! И как только она это понимает… У меня было такое впечатление, что кто-то вдруг неожиданно на всю мощность включил сирену воздушной тревоги.
Как только уши пообвыкли и стали способны принимать этот децибеловый удар, появилась возможность узнать — о чем это тетка так эмоционально. Хотя понимать, вообще-то, было нечего. Такого виртуозного сольного исполнения по части кондового русского мата мне редко когда приходилось слышать. Но это…
Это была только первая часть марлезонского балета. Практически сразу же за ней последовала вторая. С криком: «Да я за эти пятьдесят баксов в родном озеленении», — тетка со всего размаху впечатывает свой, очень даже приличный по размеру кулак ментенышу прямо в ухо. И тот… Получив солидную порцию отрицательно заряженной кинетической энергии отлетает в сторону от места происшествия метров на пять-семь. Не меньше. А вот его фуражка…
Видимо, её не коснулся процесс энергетической передачи. И она… Так, неспешно планируя, на глазах у всей изумленной публики, что случайно оказалась именно здесь и сейчас, опускается на то самое место, где — вот только что! — стоял представитель власти. И пока народ зачарованно смотрел за этим свободно-парящим падением, тетка (и откуда только прыть взялась при таких-то габаритах?!) руки в ноги и — ходу. Ходу!
В общем, когда ментеныш поднялся, отряхнулся, поднял с асфальта свою новенькую фуражку, тётки и след простыл.
А я, помнится, глядя на наливающееся багровостью ментовское ухо, именно тогда и подумал… Типа того, что теперь понятно, почему у нас такой зеленый город. Если все озеленители обращаются с граблями и лопатами так, как эта тетка съездила ментенышу в ухо — ничего удивительного! Они озеленят и раскрасят в разные цвета всё. Всё, что угодно! От физиономии до центральной городской площади Петрозаводска.