Казалось бы, можно привыкнуть. Но в некоторых случаях сделать это трудно. А в отдельных, особо некрасивых случаях — невозможным даже представляется само обсуждение.
Не знаю, как у вас, но мне кажется, так у всех: случается нечто общественно значимое. Открываешь френдленту в какой-нибудь социальной сети и видишь пять тысяч обсуждений одного и того же события. Бывает, просто пролистываешь, отмечая точки зрения и акценты. Но в данном случае что-то покоробило, зацепило за живое. И, преодолевая первоначальное желание отмолчаться, рискнула высказаться.
Может быть, некоторые помнят. Хотя цивилизация наша такова, что какая-либо новость существует день-два-три. Понятно, что новость столько и существует. Но не остается даже отголоска, обсудили, покричали — пошли дальше, жизнь продолжается. Но вот уже и похороны — и снова вспомнили. Вспомним и мы.
3 февраля 2015 года в магазине по подозрению в краже масла была задержана 81-летняя женщина — Рауза Ахмедовна Галимова. Она была доставлена в отделение полиции, где скончалась от сердечного приступа.
Резонанс был огромный. Но может быть, даже — слишком. И само обсуждение вызвало шок. Попробую объяснить.
— Паспорта у нее с собой не было.
(О да, это аргумент).
— Крала — не крала.
— Три пачки масла — нет, одна пачка масла.
— Могла забыть — маразм — Альцгеймер.
Дивное:
— Да пенсия у нее Ахромадная, всем бы такую! А еще, поди, подарки к праздникам.
(А ничего, что никакими пенсиями не восполнить пережитое? А ничего, что лекарства дорогие?)
— Да у нее родственники есть, ни в чем не нуждалась.
Тоже отличный аргумент. Попляшем еще на костях умерших за 300 рублей: мало им пенсии, еще и родственники, оказывается, есть. А пожалеем тогда, когда ни пенсии, ни родственников? Нет, те, кто об этом пишут, не пожалеют.
— А в Китае руки за кражу отрубают.
(Здесь без комментариев)
— Обвинили, чтобы не получился ложный вызов полиции.
(Это кому оправдание? Полиции такие истории совсем ни к чему.)
Вот, казалось бы, окончательный перл.
— Да она вовсе татарка, а не русская. — Ага, а хозяин-олигарх-то вовсе армянин на самом деле, по настоящей фамилии!
(Ну конечно, это полностью меняет дело. Для кого-то. Непонятно, правда, как. Однако нашлись желающие и это пообсуждать).
— Сейчас конкуренты наедут на хозяина.
Да разве речь о хозяине-олигархе? Нет, это вообще не о нем. Он уже все сказал в твиттере: глупо, пошло, безграмотно и матерно. Но эта история все равно не о нем. И не о бизнесе. И не о том, что в других странах богатые люди занимаются благотворительностью. И не всегда — ради налогов, а потому, что это еще и правильно, даже почетно. Одним словом, и для души полезно, и для дела.
Не о нем эта история из жизни. Она о нас.
Уважаемый, глубоко рукопожатный журналист в своем посте обращается исключительно «бабка». Нет, конечно же, он яростно и остроумно изобличает всех виновных в трагедии, но, тем не менее, — «бабка».
Все проверки прокуратуры — все это «в пользу бедных». Общество должно было среагировать. И здесь, по всей логике вещей, нет другого чувства, кроме молчаливого презрения и осуждения. Презрения и осуждения не к олигарху (там по определению все ясно, с первой реакции: и не потому, что богат, а потому, что сказал наиболее мерзкое из того, что можно было вообще придумать), а к тем самым «нам», которые работают кассирами, охранниками, маленькими начальниками, к тем ражим молодцам, девам и дамам, которые испытывают чувство глубокого удовлетворения от унижения других. Сегодня это в магазине, завтра — в транспорте, больнице, где угодно.
Для меня здесь страшен не сам факт вырвавшегося слова, некрасивого, даже отвратительного поступка. Меня действительно изумило обсуждение.
Что, только сегодня началось? Нет. Но сегодня они еще и огрызаются. Подло и бездарно.
— А мы, продавцы, мало получаем.
Конечно же, это повод, чтобы унизить не способного дать отпор.
А дальше будет очередь. Другого для унижения. А потом и все эти «ражие» станут немощными. И тоже попадут в очередь.
Но и это не предел. Нет, со дна стучат и стучат:
— Да она серийная воровка!
И это еще история о тех, кто рядом. Тех, кто «в очереди» — во всех смыслах слова. И в той, в которой подвергают унижению Другого. И в той, в которой сами будем подвергаться, когда до нас дойдет наша же очередь.
Там, где нужно было бы говорить — мы молчим. Там, где можно было бы промолчать — говорим.
А еще это Петербург. Более того — Кронштадт. Для тех, кто может сразу не понять: Петербург — не только культурная (когда-то) столица. И не только когда-то столица контр-культуры (а последняя никогда не отрицала подлинные человеческие ценности). Петербург — еще и военно-морской город, город моряков и офицеров. И Кронштадт — сердце этой истории и этой части Питера.
Человек, а за ним государство, отличается отношением к старым и малым.
И здесь — обыденность и подлость. И промолчавшие люди в магазине. И, напротив, много пишущие в сетях, обсуждая непонятно что. Молчание и презрение — вот, казалось бы, единственная возможная человеческая реакция. Но нет.
И со дна — непрекращающийся барабанный стук. А по ком снизу стучат — наверное, понятно.