Аксенов — высокий, худощавый, но крепкий парень с усами. Он по-свойски держался с офицерами, называл их по именам. Носил черную танковую куртку, на которой не имелось погон. Поэтому и невозможно было определить его звание. К тому же Аксенов служил в другой роте, и мы сначала не общались с ним.
Не иначе — прапорщик, считал я. Все же для солдата тот парень был чересчур боек, а для офицера… уж слишком часто он использовал ненормативную лексику. Еще смущало: прапорщик носил солдатскую фуражку. Да мало ли почему, такая неразбериха кругом? Не обратил внимания и на отсутствие у Аксенова цветного кантика на брюках п/ш (полушерстяная полевая форма), который обязательно имеется на галифе офицеров и сверхсрочников.
Лишь перед отлетом в ДРА я узнал, что Аксенов сержант срочной службы. Состоит в должности старшины 1-й роты. Должность — прапорская, и сержанту, помимо автомата, выдали пистолет Макарова, что полагалось по старшинскому статусу.
В Афганистан батальон доставили частями по воздуху. Сначала одну половину, на следующий день другую. Первоначально солдат из 4-й роты, где я служил, определили в палатку 1-й роты. Мы положили матрасы на низкие нары и улеглись в одежде и обуви поверх одеял. Сыро, холодно. Стрельба с разных сторон.
Наступила тишина. Я начал засыпать. Вдруг неподалеку раздались автоматные очереди. В палатку влетел сержант Аксенов (к тому времени его иначе как Аксеном не называли) и заорал, чтобы срочно поднялось пятеро добровольцев на усиление охраны, только что обстреляли часовых. При этом он почти по-отечески уточнил: «Молодым (то есть прибывшим днём позже его) продолжать отдых».
Все уже знали, сержант не упускал случая выделиться в любой ситуации, поэтому его порой не принимали всерьез. Вот и тогда кто-то лениво посоветовал Аксену убавить громкость, на что младший командир отреагировал в свойственной ему манере: «Я сейчас, кажется, всажу кому-то очередь в бочину!»
Пятерка добровольцев нашлась, и крикуна-сержанта до утра не было слышно.
В дальнейшем Аксенов показал, что умеет не только кричать. Он оказался настоящим служакой. Однако летом строптивого сержанта из-за постоянных стычек с начальством перевели служить в мотострелковый полк.
Штрафбатов в Афгане не существовало, и особо провинившихся в некоторых случаях отправляли для пополнения частей, несущих большие потери. Туда принимали хоть с «расстрельными» характеристиками.
Сержанта вроде Аксенова надо было еще поискать. Даже не находясь в наряде, он постоянно по ночам проверял, как несут службу караульные его роты, а днем ходил с покрасневшими от хронического недосыпания глазами. Многие удивлялись: что ему — больше всех надо?
Через некоторое время после отправки Аксена в пехоту я увидел его фотографию на доске Почета в штабе дивизии, где оказался по служебной надобности. На груди Аксенова красовалась боевая медаль. Однако на фото сержант смотрелся неестественно для себя. Мы привыкли наблюдать его вечно скептически улыбающимся или не особо довольным. А тут он поджал губы и нахмурил брови. Наверное, фотограф попросил и, похоже, долго этого добивался. Так и слышалось, как Аксен на указание фото-мастера сделать лицо серьезным, произносит: «Я сейчас, кажется, исполню кому-то приличную физиономию».
Помню, в разгар лета я нес службу на посту рядом с батальонной кухней. Территория пищеблока обнесена забором, и войти туда можно лишь через двери, запираемые изнутри. Таким макаром ограничивали число желающих что-либо перехватить из продовольствия у наряда.
Заметил, на дороге остановился БТР. Из него выскочили двое солдат в черных комбинезонах. Парни направились в мою сторону. Когда они подошли ближе, в одном из них я узнал Аксенова. Мы поздоровались. Аксен вытащил из кармана пачку иностранных сигарет. Предложил мне, но я отказался, так как не курил и, вообще-то, находился на посту.
— Трофейные, — небрежно сказал сержант, а я беззлобно подумал: «Опять рисуется».
— Это, как понимаю, объект приготовления пищи? — указал Аксен на забор, из-за которого виднелись трубы полевых кухонь. — Воды надо набрать, — бросил он взгляд на стоящего рядом солдатика, обвешенного двухлитровыми армейскими термосами.
— Постучи в дверь. Это заведение у нас теперь под замком, — подсказал я.
Аксенов начал кулаком барабанить по доскам.
— Кто там? — послышался голос начальника кухни, прапорщика.
— Ты не спрашивай, а открывай в темпе.
— Обойдешься, — ответил прапор, сообразив, что в двери ломится какой-то наглый боец.
— Я сейчас, кажется, кому-то обойдусь! — знакомо прикрикнул сержант.
Возмущенный прапорщик отворил двери, чтобы разобраться. Аксенов, не обращая на него внимания, прошел на кухню. Вроде бы, он даже отодвинул начальника рукой. Сверхсрочник пытался возмутиться, но сержант осадил его:
— Слушай, не видишь, из рейда идём? Дай-ка лучше воды заправиться. Мы все запасы осушили. Посиди в броне несколько часиков по такой жаре. Эх ты, кухня полевая.
Бесцеремонность сержанта никого из ранее знавших его не поражала, а прапорщик, обиженно поджав губы, произнес:
— Черпайте вон из бака, но орать необязательно. Подумаешь, фронтовики…
Я стоял у распахнутых дверей и наблюдал обычное аксеновское «представление». Сержант повернулся ко мне и нарочито громко, чтобы слышал прапор, спросил:
— А это что за кусок, новенький, что ли?
— Недавно из Союза приехал, — ответил я, а прапорщик сделал вид, что не расслышал обидного обозначения своего звания. Он пусть и нахохлился, но в душе уважал зашедших солдат. Парни ехали из района боевых действий, а сверхсрочник еще пороха не нюхал…