Наконец, перед очередной многочасовой автомобильной поездкой мне подарили подборку дисков из серии «Песни бардов». Я глянул на них, вроде бы то, что нужно, и еще не трогая машину с места, открыл на ощупь один из футляров, достал диск и вставил его в проигрыватель. Два действия произошли одновременно: машина тронулась и из динамиков на меня буквально хлынул наполненный немыслимой энергетикой знакомый до боли голос:
—Парашюты рванулись и приняли вес
Земля колыхнулась едва
А внизу — дивизии «Эдельвейс»
И «Мертвая голова»
И я сразу же вспомнил большую комнату, называемую хозяевами «зала», в старинном странном доме неподалеку от Таганской площади в Москве. Странном, поскольку входя с улицы в одноэтажный дом, ты оказываешься на третьем этаже, а еще два этажа спускались вниз по склону высокого берега Москвы-реки. Тогда в 1964 году, в этом собственном доме жила семья настоящих русских интеллигентов, причем таковыми они были уже не в одном поколении. Иногда в «зале» по вторникам собиралась некая компания знатоков русской поэзии, и собиралась не для того чтобы хорошенько выпить и вкусно закусить, а с целью послушать очередного гостя, занимающегося поэзией и заслуживающего того, чтобы его послушали, немного поговорить о его творчестве, сидя за большим столом под тряпичным абажуром, попивая при этом чаек из самовара, смачно отгрызая маленькие кусочки от сахарных глыб, а также хрупая баранками и сухариками.
В той самой «зале» мне повезло послушать кое-кого из тех, кого сейчас называют бардами, а также тех, кто был лишен таланта напевать на бесхитростный мотив свои стихи, и которые их просто так читали с большей или меньшей выразительностью. Условия этих «вторников» были простыми — не более одного гостя за вечер и минимум повторов, только, если уж очень захватило всех волшебство прочитанного или соответственно пропетого.
В тот памятный вечер в гости пришел мужчина средних лет, с, как мне показалось, усталым лицом. Гитара в руках отчетливо говорила, что это поэт, исполняющий свои стихи на собственноручно написанную музыку.
— Представляю вам талантливого поэта и исполнителя Михаила Анчарова, — проговорила хозяйка дома.
В то время я был совсем еще молодым, двадцать лет — это тот возраст, когда романтика в голове превалирует надо всем, поэтому когда прозвучали первые аккорды и сильный голос запел: «Парашюты рванулись…», я уже был полностью покорен, а когда услышал про гитлеровские дивизии, воевавшие на Кавказе, все окружающее для меня исчезло.
В голову мерно и точно, как гвозди в снарядный ящик, вколачивались слова: «И сказал господь: — Это Гошка летит, благушинский атаман, череп пробит, парашют пробит, в крови его автомат». А я отчетливо видел уже пожилого человека, нашего командира отряда новичков из альплагеря «Алибек», одного из лучших довоенных альпинистов страны, заслуженного мастера спорта по альпинизму Алексея Александровича Малеинова, который рассказывал нам удивительные вещи о войне в тех горах, где на одном из высокогорных лугов был разбит наш лагерь. Именно из его уст я и услышал названия этих немецких дивизий «Эдельвейс» и «Мертвая голова», о которых так проникновенно пел человек с гитарой. С тех самых пор эта песня ржавым гвоздем застряла в моей голове, я и автора успел в суете житейской забыть, а вот про парашюты никак не забывалось.
Все, что происходило дальше в тот вечер, в моей памяти не сохранилось, никак я не мог отойти от тех видений, которые меня поглотили.
Не знаю, сколько прошло времени, но вот мне передали контрамарку на генеральный прогон пьесы «Теория невероятности» в театре имени Ермоловой. Места оказались в бельэтаже, в первом ряду с левой стороны. Народу собралось немало, хотя никто в театр не ломился и в проходах не стоял. В тексте пьесы было несколько песен, так вот на прогоне их прямо со сцены исполнял сам Анчаров. Он стоял в левой кулисе, а когда по сценарию должна была звучать песня, выдвигался немного вперед, чтобы зрители его видели, и под собственный аккомпанемент, пел, затем опять скрывался в кулисе.
В тот день я уже и смотрел на сцену, не отрываясь, и слушал внимательно. То, что происходило на сцене было интересно, но очень непривычно. Может быть, поэтому и шла пьеса не очень долго.
К сожалению, мне не удалось больше встретиться с Михаилом Леонидовичем, но когда мне попадались книги, автором которых был Анчаров, я приобретал их без всяческих раздумий.
Только потом я осознал, что это был удивительный человек, опередивший свое время. Прозаик, да конечно, поэт — разумеется, драматург — вне всякого сомнения, а кроме того фантаст и сценарист (именно по его сценарию был поставлен первый сериал на отечественном телевидении «День за днем»). Так, что он — литератор? Да, без всяких вопросов он был принят в 1966 году в Союз писателей СССР. Но ведь он вскоре после войны закончил Московский художественный институт им. Сурикова и занимался живописью всю свою жизнь. Так значит он художник? Да, был он и прекрасным живописцем.
Многогранным человеком был Анчаров, простое перечисление того что он успел сделать поражает: он первым стал писать и исполнять авторские песни, первым поставил сериал на отечественном телевидении, в Суриковском институте преподавали способ рисования, изобретенный им, он же автор принципиального нового направления в фантастической литературе.
Напоследок мне хочется привести цитату из одного из выступлений Александра Городницкого, который используя слова из песни Анчарова «Мы бескровной войны чемпионы», сказал: «Одним из чемпионов бескровной борьбы за человеческие души и сердца, борьбы, которая неизменно продолжается, был и остается Михаил Анчаров».