Никогда по-настоящему не расстроит березовая роща, лес, море. Собака, кошка, корова. Даже если собака злая, а корова не дает
Другое дело — человек. В нем столько дурного: ложь, лицемерие, гордыня, глупость… И иногда все это вместе.
Андрюша Педантов провел почти три дня — половину буднего дня и два выходных — у себя безвылазно дома. Безвылазно, эгоистично, мизантропично. Один только раз вышел он за колбасой и кефиром в магазин за углом, чтобы побыстрее поторопиться от ненавистной толпы обратно, дабы и дальше оставаться в своей с задернутыми наглухо шторами комнате, перечитывая «Чуму» Камю и иногда прерываясь на то, чтобы пожарить себе картошки или приготовить поспешный бутерброд.
Все остальное время он провел плашмя, как убитый в бою, в своей постели, в полудреме и совершенно отрезанным от мира людей.
Он уже давно не ходил на службу, уволившись подальше от ненавистной и бессмысленной бюрократии и вообще со всякой работы, так как искренне считал, что человек работать может только по своему искреннему желанию. И теперь осторожно проживал свои накопленные средства, которых при его прижимистости ему еще хватило бы лет на пятьдесят.
Тем не менее в понедельник, отлежав себя все бока и посадив зрение, он решил выйти в люди. С трудом заставил себя съездить по некоторым делам, которые приносили ему дополнительный кусок хлеба с маслом, не больше.
Ехать пришлось на другой конец города. И с трудом и большим нежеланием выбравшись из своей берлоги, он почувствовал, насколько одичал и обленился за последние три дня. Дома ему было так хорошо, так спокойно и отдохновенно, как какому сегуну под распустившейся
На улице — толпы людей, бегущих в обеденный перерыв куда-то, озабоченных чем-то, хватающих что-то, недовольных чем-то…
На маршрутке он доехал до нужного места и, выйдя на своей остановке, с трудом избавился от медленно нарастающего раздражения, вызванного молодым упитанным метросексуалом с его широко расставленными ногами, занявшими половину соседнего сиденья, так что и сидеть было неудобно, и замечание сделать — еще неудобнее.
«Менспрединг. И у нас уже. Кто первый сел, тот ноги и расставил. Эгоисты-потребители»…
Но теперь, выйдя из маршрутки, он прошел пару кварталов и оказался в местах, где еще недавно жил. И приятные воспоминания нахлынули на него. Перед ним расстилалась лесная панорама, украшенная мощными соснами и ельником, а вдали виднелись крыши домов, которые было приятно узнавать. Все дышало весной. Почки набухли и готовы были взорваться брызгами ярких соцветий. В воздухе пахло надеждой и обещанием, что все обязательно будет хорошо…
«Как это интересно, как изумительно приятно, когда ты уезжаешь из своих мест, а потом возвращаешься и замечаешь то, что разучился видеть, привык, когда там был постоянно. Так, словно это совершенно новое для тебя место, словно в совершенно чужом, новом городе. Или, что лучше, это место, из которого ты уехал давным-давно, еще ребенком, которое видел во снах, а теперь вернулся, словно в свое детство. Раньше — замыленный глаз и бытовые проблемы, теперь — словно новое зрение и все заново. Старые новые детали, новизна и ожидание прекрасного будущего».
Шла весна. Весна обещала счастье. И Андрюше вдруг изо всех сил захотелось умереть…
Весь в фантазиях и философских рефлексиях, он чуть не опоздал по своим делам. Идти пришлось сначала в высокие кабинеты, а потом на маленькую, полную злых людей почту, пахнувшую потом и тихой злостью. Идти, чтобы оплатить то, что в высоких кабинетах приказали. В кабинетах ему тонко нагрубили, сначала не пустив, а потом разглядывали его как-то свысока и полупрезрительно, как они умеют.
На почте пришлось стоять в очереди почти час среди недовольных, тихо ненавидящих всех вокруг лиц.
«Люди после работы, уставшие, а тут одно окно работает. Прямо сервис „Одно окно“, только в другую сторону».
Задержавшись чуть дольше, чем кто-то торопливый в очереди предполагал, у единственной работающей кассы, чтобы выяснить еще вопрос и еще, он услышал, как его стали грубо поторапливать, с тихой ненавистью выдавливать: «Вопросы свои будете задавать в другом месте, вон какую очередь собрали! У-у-у! А-а-а!»
Виновато улыбаясь, Андрюша прошел к выходу, как сквозь строй из злых лиц-шпицрутенов, чувствуя, как по спине катится пот, а на сердце растет досада.
Вся прелесть от прежнего созерцания природы и весны в мгновение испарилась, внутри росло только раздражение и тихая ненависть к роду человеческому…
«Вот ведь народ… Каждый пытается выдавить другого, желваками играет, думает гадости друг про друга… Злится, что сам стоит в очереди в одно окно, а понять, глупый, не может, что это не его близкий ему эту западню устроил, что он такой же, в его же положении. И что ненависть свою стоило бы ему направить хотя бы на администраторов, тех, кто не обеспечил нормальную работу почты, кто в высоких кабинетах засунул его в эту коробку с крысами, где он — такой же, и кусает всех за задние лапы».
Сел на обратную маршрутку. Ему сначала пришлось стоять, а потом сидеть точно с таким же «менспредером», расставившим свои ляжки на половину его сиденья и вдобавок подпершись локтем.
Какая-то дама средних лет, которую не пустили на переднее сиденье, огрела его своей сумкой — не нарочно, но все же было неприятно, и даже не извинилась. Потом какая-то молодая фифа наступила на ногу и не заметила, потому что одним глазом смотрела в телефон…
Андрюша с тоской вспомнил, как непростительно глупо он вчера томился от своего трехдневного уединения и праздного лежания вдали от человеческой толпы и ее тихой злости, суеты и бессмысленности. И как был наивен он сегодня, окунувшись в эту земную юдоль из людского эгоизма и злости.
«Хикикомори. Я так хочу быть хикикомори. И еще немножко цудзигири».
* * *
*Хикикомори (яп. букв. «нахождение в уединении»; или, в просторечии, хикки) — японский термин, обозначающий людей, отказывающихся от социальной жизни и зачастую стремящихся к крайней степени социальной изоляции и уединения вследствие разных личных и социальных факторов.
*Цудзигири (дословно: убийство на перекрестке, англ. Tsujigiri) — японская практика, когда самурай, получив новую катану или разрабатывая новый вид боя или оружия, испытывал его эффективность, нападая на случайного оппонента, как правило, случайного беззащитного прохожего, во многих случаях в ночное время.