Я тогда как раз на совместном российско-американском предприятии работал. По производству мороженого. Известного, скажем так, бренда. Но не будем вводить учредителя с американской стороны в смущение, потому что именно он все это и замутил. Типа, чтобы русские знали тонкости технологического процесса, как эксплуатировать и обслуживать американское оборудование, которое они дали в качестве вклада в уставный капитал… Ха! Фризеры прерывного действия. Как будто мы их не видели, когда уже весь мир на непрерывного действия перешел…
В общем, технолог, механики, начальница лаборатории (и лаборант в одном-единственном числе)… Ну, директор, само-собою.
— И ты, Константин, чтобы знал, что
Главбух уже сама напросилась, выдав нам двойные командировочные. Мы, естественно, не возражали. Ни против её, ни против подъемных, вполне подъемных командировочных. А женщину, которая в одном из наших техникумов английский преподавала, мы уже сами взяли, чтобы принимающая сторона на переводчиков не тратилась. Им же долларами надо. Так лучше их — нам. А мы тут рублями вопрос решим…
И вот в Москве сели мы на эту «Дельту». А там… Каждый час по проходу между рядами кресел ходит стюардесса с тележкой, предлагает пассажирам напитки и разные американские вкусности. Типа греческого апельсинового сока. С мякотью.
Естественно, я сразу же заказал «джин виз тоник». Все остальные из наших — будто язык проглотили. Сидят, молчат, прямо перед собою, не мигая, смотрят, добропорядочных бюргеров из себя изображают. Ни пить, ни писать, ни курить — исключительно не хотят. Стойко переносят тяготы и лишения перелета американской авиакомпанией. «У самих добра такого — завались!»
Но когда я заказал «джин виз тоник» в третий раз… Народ то ли проснулся, то ли не выдержал:
— Костя, Костя… Мне коньяка закажи.
— А мне — бокал красного.
— А мне… Банку апельсинового сока.
— А мне — томатного. С мякотью!
На моё, как мне показалось, справедливое, что язык — не только у меня. И в отличие от меня, учившего в школе немецкий, у нас в группе есть товарисчи, которые язык — на профессиональном уровне, не чета нам, любителям недорезанным…
В ответ на все это мне было умоляющее, хором:
— Ну, Костя-ааа…
Поэтому, когда стюардесса, в четвертый раз налив мне «джин виз тоник», уже отвернулась в сторонку и собралась откатывать тележку, полную всяких вкусностей, от моего кресла, я, презрев все правила американского этикета, бесцеремонно ухватил её за фалду фирменного костюмчика:
— Джаст момент, мисс. Джаст. Сорри. Вери хот тут у вас. Нот. Вери. Ван коньяк, плиз.
Женщина немного удивилась, но достала из своих схронов настоящий, пузатенький коньячный бокал… Откупорила малепусенькую бутылочку. Запах… На весь салон! Чтобы народ сразу понял — американская мечта, не какая-то там паленка, что мы в киоске на перроне Ленинградского вокзала купили, перед тем как в «метру» спустились и аэропорт искать начали.
И вот этот запах… Она из малепусенькой бутылочки (грамм 50, не больше) налила в настоящий коньячный бокал стандартного размера и протянула мне: «Пажалуста, сэр».
Когда я принял от неё бокал и тут же передал его дальше по рядам, она все поняла. И не стала делать попыток снова отъехать от меня. Естественно, я тут же сказал ей за биг бокал рид вайн. Ну, и далее по списку.
Все следующие остановки стюардессы у моего кресла были не менее продолжительными. За все время рейса (а летели мы часов 10, не меньше) народ так и не смог набраться смелости и сделать заказ самостоятельно. Но…
Лично мне всё искупала стюардесса, которая начинала улыбаться рядов за десять до моего кресла. Естественно, я тоже улыбался ей в ответ. Разводил в сторону руками, вжимая соседей по полету в их кресла, и извиняющимся тоном произносил на весь дельтовский салон того самого, знаменитого «Боинга»:
— Сорри, мисс. Ну вот такие мы, рашен. Супер деликатные. Супер деликатез. Стенд ми?!
А она, улыбаясь исключительно мне, протягивала навстречу очередной бокал джина «виз тоник» и говорила… Даже не говорила, а ворковала таким мягким, бархатно-нежным голосом, которым, как мне кажется, можно только в любви и признаваться:
— Йес, йес, сэр. Ай эм дестенд…
И снова улыбалась… Мне. Исключительно мне.