В природе есть неписаное правило: чем мельче величина, тем больше она старается казаться. Рыба-шар надувается что мочи, петухи разных видов птиц распускают во все стороны перья, млекопитающие становятся на задние лапы… Не самые умные люди просто производят побольше шума, пуская вокруг себя круги важности, заявляя и рассказывая, выкрикивая и ударяя кулаком по столу, другие — бегают, орут, швыряют на пол предметы.
В кухонных спорах и общественных дебатах побеждает не самый умный и спокойный, этакий новый Сахаров с тихим картавым голоском, а именно самый шумный, маралом в брачный период голосящий, пускающий вокруг себя круги шума и оглушающий своей самоважностью.
В поединках и войнах нередко побеждает тот, кто создает больше шумовой агрессии, диким
Выясняющие незамысловато отношения соседи и «яжематери» с их «этожеребятами», гарцующими с утра до позднего вечера по дешевому и «музыкальному» ламинату… Пьющие и орущие белым медведем в теплую погоду алкоголики и женщины-домохозяйки, выносящие последние мозги своим дорогим мужчинам при помощи истошного первобытного крика в 7 утра… Меломаны с их попсой и шансоном за полночь… Весь этот цыганский табор, эти шумовые террористы, популярно считающиеся нормой, а ля «они у себя в квартире — а ты купи себе дом в лесу», и есть те самые мелкие величины, не умеющие управлять своей жизнью при помощи тихого слова, не ценящие тишину.
Впрочем, а зачем любить и ценить тишину? Ведь первобытный крик и стук молотка, жужжание электрокосы и долбежка перфоратора — это же так здорово, это «звуки самой жизни»! Как крик инфантила на полу, не получившего своего; как мат пьяного соседа. Как, как, как…
А ведь все эти шумящие — попросту по-животному действующие и по-человечески не соображающие. При всех этих шумах невозможно думать. Сосредоточиться на чем-нибудь, кроме механического ручного труда.
Думать и осмысливать происходящее вокруг и происходящее в тебе.
Наблюдать, созерцать, принимать решения…
Написать рассказ и поэму, сочинить этюд и симфонию, изваять свою Галатею…
Способность концентрироваться на этих наблюдениях, теме, предмете и своих мыслях, отнестись критически…
Кстати, именно по этой причине толпе, будь то митинг или собрание учащихся-рабочих, всегда включают шумовой фон в виде маршей, гимнов, лозунгов и речевок, выкрикивая с броневиков и трибун какую примитивную, но громкую идею, которую должны искупать в шуме аплодисментов, патриотических выкриках — тем самым не давая возможности мыслить критически, осмыслять происходящее и грядущее, общим шумом стирая любую мысль.
Шум и мысль — несовместимы. От шума мысли разлетаются, как перепуганные грачи от ружейного выстрела, заполняя пространство криками страха и агрессии. Или типичной глупости.
Поэтому шумящий — часто дурак, молчащий — нередко мудрец. И не встретите вы весело орущего царя Соломона, Сократов, Платонов, Кантов и Шопенгауэров.
Пруст, Кафка и Дарвин, и даже, по иронии судьбы, Вагнер — все они были мизофонами. Кант сбежал из своего жилища из-за кукарекающего петуха, а Пруст зашел так далеко, что выложил свою спальню пробкой. Платон, Аристотель и Эпикур уединялись в больших частных парках. Звуки природы всегда более переносимы.
Философ Артур Шопенгауэр (1788−1860) написал эссе «О шуме», в котором связал мизофонию с интеллектом и творчеством:
Конечно, есть люди, нет, очень многие, которые посмеются над (моим затруднительным положением), потому что они нечувствительны к шуму; однако именно эти люди менее чувствительны к аргументам, мыслям, поэзии или искусству, короче говоря, к любому глубокому виду интеллектуального впечатления.