Село как село, каких много и в Средней полосе России, и за Уралом, ничего особенного и запоминающегося. Одна достопримечательность всё же была — яма на центральной улице, рядом с клубом.
С дорогами в тех местах было не «Слава богу!» во все времена, а уж тогда — тем более! Осенью, после затяжных дождей, или по весне проехать по этим грунтовкам было проблематично даже на конной повозке, а уж на машине и подавно.
Автобус или грузовик, как помнил Веня, не ехал, а плыл порой, как морской корабль, по жидкой дорожной грязи, вихляя задом и бортами, перепрыгивая из колеи в колею. Откуда в те времена на селе было взяться ровным дорогам, уж тем более асфальту?
Поэтому яма… не яма, но здоровенная эта колдобина, которую проклинало не одно поколение сельчан, была привычной частью их сельского интерьера. Она аккурат напротив Вениного палисадника располагалась, чем он даже втайне гордился. Кто-то жил рядом с почтой, кто-то с правлением колхоза, кто-то со свинофермой, а у Вени рядом были сразу и школа, и клуб, и знаменитая яма.
Главное, что даже древние старики помнили и утверждали, что яма эта всегда была на этом месте. Она, может, даже была здесь ещё до возникновения села в XVIII веке.
Нельзя сказать, что её не пытались ликвидировать, на Вениной памяти это делали несколько раз. Камнями и кусками кирпича от давно разрушенной церкви не раз пытались замостить и всем чем придётся, а она, как Феникс, возрождалась каждый раз по новой. Не только слякоть и непогода её возрождали, но и тяжелые лесовозы и трактора, которые сами же потом от неё и страдали.
Оживала яма всегда вновь и вновь, упрямая оказалась, с характером. Причём могла вечером прикинуться маленьким ухабом, а утром, после ночного прохождения через село следующей с учений военной бронетехники, предстать во всём великолепии полноценной ямы.
Веня иногда думал, что на этом месте её ещё первобытные люди выкопали для охоты на мамонтов. Это он в каком-то фильме видел, просто название забыл. Причём она была тогда ещё больше, правда, не как после прохода бронетехники, но всё равно огромной. А потом мамонты вымерли и смысла углублять яму уже не было, поэтому она просто за столетия меньше стала. Мамонт туда бы уже не влез даже разделанный, но повозки спокойно застревали.
Не только мальчишки, но и взрослые, бывало, сидели и увлеченно гадали, сломается ли очередная машина, что летела «сломя голову» через село, или нет? Специально даже что-то вроде скамеек сколотили под деревом у дороги, потому что всем места на завалинке Вениного дома не хватало. Иногда даже пари заключали, как Веня видел в кино про загнивающий тогда Запад. Причём даже малышня знала, что «газик-козёл», не сбросив скорости, может перескочить яму запросто, а вот легковушка не всякая без потерь времени преодолеет это препятствие.
Иной раз даже в клуб смотреть кино не ходили, потому что у ямы веселее и интереснее бывало, особенно после затяжных дождей. А во время ненастья чем ещё было заняться, если они, в отличие от взрослых самогоном, ещё не интересовались, кино новое всё равно не часто в клуб привозили, а телевизоры мало у кого в семьях имелись, потому что были дорогими. Если у кого и были, так они всего одну телепередачу из области могли ловить. А библиотека сгорела уже давно вместе с пристройкой школьного спортзала. Так что та яма для села была вроде как центром мироздания.
Местные когда о чем-то договаривались, то она была как ориентир. Если смотреть от ямы в сторону старого кладбища в рощице, то это одно направление. А вот если в сторону свинофермы, то это уже совсем в другой конец. Люди иногда про внутреннюю и внешнюю политику забывали, про неоспоримые преимущества социализма над капитализмом и очередную прогрессивную революцию в далёкой Африке. А вот про яму всегда помнили и живо интересовались всеми событиями происходящими вокруг неё.
Поскольку Веня жил всё же рядом с этой достопримечательностью, ему и во время уроков интересно было думать и рассуждать о времени и обстоятельствах появления их знаменитой ямы. Тем более, она была ему хорошо видна и из класса, он для этого специально занял парту у окна, хоть и пришлось там сидеть с девчонкой. Поглядывать в окно было увлекательней, чем слушать про правописание в русском языке, правила арифметики и вклад родного колхоза в выполнение заданий семилетнего плана развития народного хозяйства страны.
Помимо уже известной версии о причастности неандертальцев к возникновению ямы, в голове его вертелась версия о создании её как преграды от коварных происков врагов, мечтающих захватить наши богатства. О таких поползновениях постоянно говорили по радио, да и в киножурналах «Новости дня» перед фильмами в клубе всегда что-нибудь об этом показывали. Но если яма создавалась как оборонительное сооружение и остаётся им, о чём никто и не должен знать, особенно болтливые девчонки, то сельчане, конечно, должны терпеть и соблюдать военную тайну.
Про татаро-монгольское нашествие старики в селе ничего не знали, поэтому информации о нём не сохранилось, впрочем, как и о Смутном времени, тем более что библиотека в селе сгорела. Но доподлинно было известно, что французы через их деревню точно не проходили, иначе местные бабушки об этом обязательно хоть что-то, да запомнили бы и сохранили.
Веня подозревал, что Наполеон скорее всего заранее мог быть наслышан об их знаменитой яме на дороге и решил не рисковать. Авиаразведки тогда ведь не было, но разведчики у них уже точно были, в каком-то фильме про мушкетёров короля и гвардейцев кардинала показывали.
Во всяком случае учительница Вера Ивановна утверждала что французов в их селе в 1812 году не было точно, иначе она обязательно знала бы об этом, потому что в старших классах помимо немецкого языка она преподавала ещё историю. Впрочем, химию и физику тоже, а иногда и математику. Никакой современной информатики тогда ещё не было, а то и её преподавала бы. А что поделаешь, если учителя в их село не особенно стремились, а если кто и появлялся, то долго не задерживался.
Да и молодежь не особенно хотела остаться в селе. Кому охота было терпеть фактическое колхозное рабство, когда люди не имели даже паспортов, их в нужных случаях заменяли справки от председателя колхоза. Плюс отсутствие нормальных условий жизни и коммунальных услуг, хотя бы в виде водоснабжения, а не переноса вёдер из ближайшего колодца; канализации, а не дощатой будки во дворе; центрального отопления, а не дровяной печи и постоянно действующего электричества, вместо отключаемого к вечеру дизель-генератора.
Да ещё эти дороги и эта яма…
Веня тоже учился дальше и заканчивал школу в городе. Правда, у него, в отличие от односельчан, воспоминания, связанные с ямой оставались почему-то самыми тёплыми. Тут даже не тот случай из детства был виной, когда из кузова пролетавшего на огромной скорости грузовика вывалился, подпрыгнув на этой рытвине, целый ящик с конфетами, а водитель — на радость ребятне — даже не остановился, так ничего и не поняв.
И даже не в этом было дело…
Веня любил кинематограф, но благодаря яме он близко познакомился и с театром. Автобусы тогда были своеобразные, не чета современным. Обычно это были средства неуверенного передвижения по сельским грунтовкам, изготовленные на базе грузовых автомобилей Курганским автобусным заводом или Свердловским «УралЗис». Трясло в них соответствующим образом, наверное, чтобы в пути никто не заснул и не проспал свою остановку. Такой экземпляр обессмертили позже в фильме «Место встречи изменить нельзя».
Именно подобный автобус и мчался однажды, если так можно сказать о столь почтенном механизме, вдоль села, когда Веня мирно сидел на завалинке. Жуткий удар, а потом вопли и ругань, огласившие окрестности, когда подскочивший на ухабе автобус замер, сразу привлекли любознательного Веню. Выскочившие из салона люди вовсе не собирались осматрива��ь колёса, ходовую с подвеской или просто выталкивать автобус, как это обычно и бывало. Они шумно разбирались друг с другом, какой среди них дурак умудрился положить сумку со спиртным прямо на пол салона!
На Вениных глазах начала уже было назревать серьезная битва, но противоборствующие стороны примирило то, что клеёнчатая сумка с надписью «Динамо» оказалась непромокаемой. Люди из автобуса нестройной толпой подошли к Вениной завалинке, и оказалось, что для полного счастья им не хватает только закуски, ведь рюмками им уже служили горлышки разбитых бутылок.
Закуску с грядок Веня им обеспечил, а временный стол они накрыли театральной афишей «Пир во время чумы». Оказалось, что это труппа областного театра возвращалась с гастролей по сёлам района.
Наслушавшись их, Веня понял, как и что нужно понимать под высоким искусством, соцреализмом и интригами театральных деятелей. Он тогда впервые узнал, что означает понятие трагикомедии, в виде первоначальной трагедии из-за разбитых бутылок со спиртным, и последующей комедии со всем далее происходящим.
Но самое главное, в памяти Вени потихоньку всплывали более поздние, но самые нежные и сладкие воспоминания ранней юности. С ямой ведь действительно так много было связано в его жизни!
Ведь и с Женькой они тогда исключительно из-за ямы познакомились. Откуда она, Женька, по прозвищу Жихра, про нее могла знать? Она же была не местная, приехала тогда к отцу, начальнику геологической партии, которая работала в окрестностях их села.
Веня в мельчайших подробностях помнил, как она упала с велосипеда, навернувшись на этой колдобине, а он принёс ей из колодца воды и помогал потом мазать йодом её ободранные коленки, такие интересные, девчоночьи… Они тогда быстро подружились, и Веня уже позже впервые узнал и понял, что девчонка тоже может стать ближе, чем лучший друг.
Вене стало даже не по себе, когда во время встречи Витька сказал, что ямы этой знаменитой, наверное уже, и нет. Во всяком случае некому, скорее всего, подтвердить это или опровергнуть. На карте района село вроде пока есть, но вряд ли там кто-то ещё живёт. Одни пустые избы оставались уже в нулевые годы, все разъехались или повымерли, как во многих окрестных неперспективных деревнях.
А Веня после разговора с Витькой всё вспоминал детство, село и знаменитую яму. Женька, которая Жихра, рассказывала ему тогда как-то про то, как геологи бурят и достают керны из глубин земли. И по этому керну всегда можно было определить и понять, когда и что внутри происходило. Веня хотел бы посмотреть теперь керн, взятый в районе той ямы!
Теперь-то ему было понятно, что когда в слоях нормальной породы впервые пошли бы кусочки камней и кирпичей разрушенной церкви, это и означало бы начало не только геологических, но и нравственных изменений. Вот тогда село их и стало постепенно и необратимо превращаться в самую обычную захудалую деревушку, в которой сегодня никто уже не живёт.