Есть у меня давний хороший друг. Когда-то вместе в Северном морском пароходстве работали. Несколько раз даже пересекались на разных судах. Оба мы по судовой роли относились к палубной команде. И любил он послушать, когда я в компании разные байки травить начинал. В общем, ещё тот заслуженный слушатель.
А когда я писать начал, он стал одним из немногих моих заинтересованных читателей. Причем не просто читает. А если я за какую морскую историю рассказ напишу, так он после прочтения иногда даже черканет пару слов в ответ. Типа, ну, ты, Костян, даешь! Дело же совсем и не так было.
Приходится оправдываться. Мол, я же не мемуары пишу. А рассказ. Художественный. А если художественный, значится, и толика вымысла в нем должна быть. Сам же знаешь: «Не приврешь, хотя бы с короб, хорошую историю не расскажешь!» Ну, он, знамо дело, и отвечает: «А-ааа… Семен Семеныч! Тады — ой!»
А иногда, помимо традиционного «а-ааа», возьмет и вспомнит какую историю, о которой я уже давно забыл. Поэтому несколько из морских баек написаны благодаря памяти моего давнего друга.
Тут прочитал он в очередной раз байку о том, как мы за сахаром-сырцом на Кубу ходили, а потом нас на Роттердам за товарным пищевым зерном послали и надо было трюмы зачистить… В общем, прочитал и свою историю прислал. История мне показалась интересной, и решил я, что негоже ей в черновиках лежать.
В общем, читайте, но помните: хоть рассказ и от первого лица, но не со мной эта история приключилась.
* * *
Дело в самом начале 90-х было. Ещё до развала.
В мае мы с Ирой как раз поженились, а в начале июля мне отпуск дали. Вот мы и решили махнуть к её родителям на Донбасс. Все летом там приятнее, чем в Архангельске или Коми, откуда я сам родом. Да и Азовское море — не то чтобы в шаговой доступности, но на Запоре тестя… А права я ещё до срочной, в ДОСААФе, получал. Так что, если тесть свой пепелац даст нам…
А как он не даст любимой дочке и, соответственно, такому же любимому младшему зятю?! А на Запоре до моря… Часа два от силы. По моим тогдашним понятиям — хоть каждый день катайся, благо с пивом в Донецке, как я по прилету выяснил… Никаких проблем! Они там, вдобавок ко всему, ещё и эстетами оказались: если бутылочное пиво вчерашнее или, не приведи Господь, позавчерашнее, так никто его и не берет. Ну, а нам, почтенным поморам, перламутрово просто: вчерашнее, позавчерашнее… Налетай, братва! Пиво!
В общем, добрались мы до места. У тестя с тещей свой домик в частном секторе. Летний водопровод, отопление печное. Туалет с дыркой до центра Земли — прямо во дворе.
И вот захожу я в это интимное сооружение, а там… Все стены! И даже входная дверь изнутри… Все талонами обклеено! На крупу, сахар, сливочное масло, колбасу, сигареты, хозяйственное мыло, стиральный порошок, зубную пасту и прочее, прочее. Мы-то в Архангельске к этому привычные, а там, смотрю, есть напряженка. Шахтеров-то в Союзе раньше по первому классу снабжали. При досрочном освоении лавы или перевыполнении годового плана можно было даже Жигуль на бригаду безо всякой очереди получить. Ну, а там уже на «морского» — кому достанется.
В общем, возвращаюсь я в дом и аккуратненько так, со всевозможным тактом (я же его ещё и не знаю практически!), спрашиваю у тестя: что, мол, пап Вов, сахар (а талонов на него в туалете больше всего, целая стена заклеена) не отоваривают?
— Да, нет, — говорит, — дают понемногу, но Валя (теща, значит) переживает: детям (вам, оболтусам) варенье варить надо, то да сё…
Короче говоря, почувствовал я, что по этому сахару тут у них просто пунктик какой-то.
И не успел я за этот пунктик забыть, как в одно утро… Стою во дворе, курю первую, такую сладкую утреннюю сигарету, а тут тесть с улицы во двор заходит. Я и удивился: чего это он так рано? Ещё и до обеденного времени… Как до Мариуполя и обратно. А он уже — с работы… Здорово, тут, на югах, работать. Мне бы так.
Под мышкой у тестя, смотрю, какая-то свернутая красная материя с золотой бахромой по краю, как боевое знамя полка. А он заметил, что я на него и знамя это гляжу, тормознул, посмотрел на меня так строго и спрашивает:
— Олег, ты коммунист?
— Да, конечно. Нам ещё на срочной, всему расчету, сразу после боевого дежурства, в торжественной обстановке, перед строем и развернутым знаменем бригады, удостоверения кандидатов в члены партии вручили, за то что мы первыми южно-корейский Боинг засекли, а потом, по команде, уже Камчатской бригаде его передали…
А он мне на это и выдает:
— Так вот, как коммунист коммунисту, скажу тебе (только ты — ни-ко-му!): я вождя нашего съел!
Сказал и пошел в дом. А я как стоял, так и остался стоять в полной прострации. Стою, перевариваю, что это тестюшка мне сказал?! А как переварил и понял, так ноги в руки и тоже в хату. В комнату, которую нам с Ирой отвели.
Я-то жаворонок, а супруга у меня любит утречком поспать. В общем, заскакиваю в комнату, давай жену тормошить громким шепотом, чтобы тесть невзначай не услышал:
— Ира… Ира! Да вставай же. У нас, похоже, проблемы. Надо маме Вале на работу звонить. Вызывать срочно. Боюсь я вас расстроить, но… Сдается мне, у пап Вовы того… Крыша поехала.
И рассказываю ей, как тесть с работы ни свет ни заря приперся, да что мне сказал. Про нашего дорогого вождя. Как коммунист коммунисту! Раза два, на дверь оглядываясь — где там тесть, нет ли его рядом, пришлось все повторить, чтобы Ира спросонья врубилась, что у нас тут проблемка нарисовалась и её как-то разруливать надо.
Наконец проснулась, поняла, уже осмысленным взглядом на меня посмотрела и говорит:
— Да не волнуйся ты так. Нервные клетки, они того… Говорят, не восстанавливаются. Маме звонить не будем. Нечего её волновать. Ты её не знаешь ещё, поэтому не представляешь, что тут будет, если мы её с работы сорвем. Под её горячую руку и нам с тобой… Сладких пирожков обломится. По самое «не могу». Что, я сама отца своего не знаю?! Ну, ты, однако, и даешь, милый мой. Сами все разрулим. Иди, покури пока на дворе. А я умоюсь, приведу себя в порядок… Отец-то сейчас где?
— На веранде чего-то там долбит. Похоже, кухонную мебель уже ломает.
— Да ладно, там той мебели… Стол, четыре табурета, два навесных шкафчика… Такое старье, что если и раздолбит, не жалко. В общем, так. Приведу себя в порядок, возьму утюг, белье, что мама вчера постирала, и пойду на веранду гладить. Мол, на ней не так жарко. А ты, как увидишь, что я на веранду пошла, тоже приходи. Только не сразу, а минут через 5−10 после меня. Понял?
— Да понял, я понял.
Так мы и сделали. Вышел я на двор, перекурил, увидел, что Ира уже на веранде, подождал чуток да и сам туда почапал.
Захожу, а там тесть… Морда такая — хитрющая-прехитрющая. Сидит за столом, перед ним это красное боевое знамя с золотой бахромой, а он по нему деревянной скалкой долбит. И самовар кипит.
Ира в сторонке белье гладит, тоже улыбается, но не в открытую, а так, тайком, как бы и не улыбается она вовсе. И глаза от меня прячет.
А тесть и говорит:
— Ну что, зятек… Садись к столу, чайком, что ли, побалуемся? У меня тут ещё немного сахарку осталось.
И как заржет! Тут и Ира глаза на меня подняла от своего утюга, и тоже смеется. Аж заливается. А я стою, дурак дураком, ничего не понимаю. С какого перепугу тут такое веселье?!
Отсмеялись они, тесть и продолжает:
— Садись, садись, коммунист молодой. Сейчас докончим вождя, а то в кабинете как-то нехорошо осколки оставлять, вот и принес его домой.
И разворачивает эту красную тряпицу, что я за боевое знамя принял. А там… Сахар колотый! Правда, не чисто белый. С таким кремовым оттенком.
— Что, Олег, смотришь на меня? Ну, не могу я без сладкого. А тут бюст Ленина килограмм на десять в профкоме стоит, понимаешь, без дела. Пылится. Я и вспомнил, что он из чистейшего сахара! Шахте его от хлебокомбината на какой-то юбилей подарили. Не в музей же его отдавать?!
— Так если официально дарили… Его же оприходовать должны были. На баланс шахты поставить. Инвентарную карточку завести.
— Ой, бухгалтер доморощенный. Это же не основные фонды. Малоценка. Малоценный и быстроизнашивающийся инвентарь. Его уже давно и списали с баланса. А главбуху я с килограмм сахарной крошки отсыпал. Она долго понять не могла, что это и откуда. Как поняла, смеялась, примерно так же, как мы сейчас с Ирой. А отсмеялась, сказала, что надо инвентаризацию по конторе провести. Может, ещё где что съедобное обнаружится… Так составим тогда акты, да спишем все к вящей радости всего трудового коллектива!