«Может, и правда, тут Петру Ивановичу действительно полегчает? — устало думал Михаил Савич, растягиваясь на широкой койке. — Нет, а всё-таки Виллие каков хитрец? Занят он, видите ли, был в этот день дюже! Правда, Яков Иванович сказывал, будто Виллие в день сражения почти восемьдесят операций и сложнейших перевязок сделал, ну, так и что? Надо было на передовую мчаться да князя спасать! Петр Иванович не вот какой солдат обычный — командир всё же! Надо было с ним наперед заниматься, всё остальное же могло бы и обождать».
Встретили их хорошо. Решение отвезти Багратиона из Москвы в Можайск было принято военным врачом Гангартом (1) почти сразу же после того, как тот был ранен, но Гангарт сам занемог — получил контузию прямо на поле боя. Петр Иванович, хотя сам и страдал от сильных болей после ранения, как увидел своего друга с лицом белым как простыня, невесело рассмеялся: «Что же, вместе, выходит, лечиться поедем?»
Однако в Можайске князь оставаться ни в какую не захотел, потребовал перевезти его в Симы, где ему с детства было всё знакомо.
— Отвезите меня в моё домашнее гнездо, к Голицыным, — повторял он. — Там и умирать в случае чего не страшно будет. Всё же лица родные кругом.
Посовещавшись, Говоров и Гильдебрандт, решили, что так оно будет даже лучше — кто его знает, что ещё этот свинья француз, удумает? А в Симах, подальше от Москвы, Петр Иванович оправится быстрее. Позднее к ним присоединился Гангарт, полностью поддержавший идею перевезти Петра Ивановича в родовое имение Голицыных.
— Только, — потребовал он, — поедем все вместе!
При этом так требовательно взглянул на Говорова, что тот внутренне удивился: «Вот кому тоже можно было атакой руководить! Ишь ты, доктор, а каков командирский голос!»
— Едем, едем, — благодушно посмотрел он на Гангарта, не решившись похлопать того по плечу ввиду полученной контузии. — Нельзя нам князя бросать в тяжёлую минуту. Да и ты, друг, после контузии не особо хорошо выглядишь. Авось, в хвойных-то лесах да на домашней пище поправка ваша с князем поживее пойдёт!
«История — штука сложная, с ней аккуратно обращаться надо, — говаривал в свое время наш учитель Николай Михайлович Мошкин. И добавлял: — Не любит она неточностей. Не любит!»
Неточностей же в биографических данных Петра Ивановича Багратиона более чем достаточно. Совершенно не ясна дата его рождения, имя матери тоже остается неизвестным. Личная жизнь — сплошные темные полосы. И только о военной карьере имеются более-менее правдивые сведения.
Сам Петр Иванович постоянно говорил, что является прямым потомком грузинской династии Багратионов, но на самом деле это было не совсем так. Его дед Исак-Бег действительно был сыном картлийского царя Иесе, но сыном внебрачным, а не законным. Дети же, рожденные от случайных связей, теряли все возможности называться прямыми потомками. Отношение к ним тоже было соответствующим.
Достигнув 45-летнего возраста, Исак-Бег благоразумно решил уехать в Россию. Позднее оказалось, что этот шаг был верным. Того, что он был рожден вне брака, ему не напоминали, да и вообще грузинской знати здесь жилось намного лучше, чем в раздираемой то турками, то персами Грузии.
На российской земле Исак-Бека величали уже Александром. Его старший сын стал военным и служил при пограничной крепости в Кизляре. В этой же крепости и родился будущий военачальник Петр Иванович Багратион, год рождения которого записан как-то ли 1765, то ли 1769 — опять же загадка.
Гарнизонная жизнь была более чем скучной, и единственное, что маленький Петр усвоил с детства: умение защитить себя должно оставаться в жизни самым главным. Научившийся с четырех лет стрелять из ружья и оседлавший в семь лет лошадь, он соглашался пойти в школу только после обещаний, что ему снова дадут саблю, с которой он сможет упражняться до вечера.
Образование его состояло всего из трех классов. К восемнадцати годам Петр Багратион едва умел считать, писал с ошибками, говорил по-русски с сильным акцентом, а модного в те времена французского и подавно не знал. Зато великолепно владел персидским, что и сыграло в начале его карьеры большую роль: в 1787 году князь Потемкин поручил ему сопровождать посла Персии из Тегерана в Петербург.
Годом позже, тот же самый Потемкин отправил Багратиона на войну с турками, где Петр Иванович выказал беспримерную храбрость. «Нет, в этом человеке я не ошибся», — скажет позднее Потёмкин, подписывая указ о произведении Багратиона из подпоручиков сразу в капитаны.
Не ошибся Потёмкин и тогда, когда назначил Багратиона командиром полка. Это уже было в 1789 году, и Петр Иванович уже носил майорские погоны. Однако стремительный взлёт по воинской карьере не сделал его заносчивым. Один из партизан-современников вспоминал своего командира так:
Он любил роскошь. И всего у него было в достатке. Но о себе он не думал, всё отдавал простым солдатам. Сам же умел довольствоваться малым и, кроме того, был чрезвычайно трезв. Ни разу не видал я, чтобы он пил водку. Из вина мог выпить только мадеру, одну-две рюмочки за обедом — и всё!
В записках однополчан Багратиона можно найти свидетельства о том, что их военачальник спал прямо на соломе, ел из одного котелка с солдатами, не признавал никакой дорогостоящей одежды, предпочитая надевать кавказскую бурку и папаху. Недаром генерал Алексей Ермолов с восхищением отзывался о Багратионе на приёме у царя:
— Ничего не напоминает о том, что он является начальником. Солдатами он любим чрезвычайно…
1. Иван Иванович Гангарт — главный медик 2-й армии, личный врач и друг