Все-таки на Вычегде, как-никак, Сыктывкар стоит. Стольный град славной республики Коми, в которой я и родился, и вырос. Да и потом… Когда река уже в Архангельскую область перепрыгивает, она там к Коряжме жмется и ниже Котласа, с нашей стороны, впадает в Малую Северную Двину.
Вот по этим речкам — нашей Лузе, Югу, Сухоне, Вычегде — и шли по большой весенней воде плоты в Архангельск, где лесозаводов тогда было… Пожалуй, даже поболе, чем фантиков у того самого, которого за умного считать никак нельзя. Правда, наш флот, где батя работал, доводили плоты чаще всего до райцентра Лузы или, если повезет, до Сухоны, а там уже буксиры покрупнее, трехбашенные, перехватывали у них лес и старались, пыхтели, тащили его дальше, к местам переработки.
Эх, были же реки! Ширь, глубина, про рыбу вообще молчу. Иногда думаю: может, все это приснилось?! Лет десять тому, был в отцовой вотчине. Вышел на реку и глазам своим не поверил! И куда всё подевалось? Начинаю рассказывать, мало кто верит. Заливаешь, мол, мужик. Да и откуда ты про то знать можешь, если не местный.
Не местный, но рос-то я тут. У деда с бабулей. И с местными пацанами тут все кругом облажено-перелажено. Вот только где сейчас те пацаны?.. Иных уж нет. А те — далече. Некому подтвердить: да, мол, именно так все и было. А вон там, у запани, было с ручками и ножками; мало кто, прыгнув с верхотуры, мог вынырнуть и показать в зажатом кулаке: вот, видите, песок?! Донырнул, достал со дна…
Да как тут поверишь, когда поля борщевиком сплошь заросли, реки и не видно из-за зарослей. Смешно сказать, устье Шилюга, по которому хожено-перехожено и на моторе, и на веслах… Еле-еле его нашел. И то хорошо, мужичок из местных попался, какую-то рыбную мелочь на Лузе вымучивал. Я его и спросил без зазрения, типа, не местный:
— А устье Шилюга-то… Где?
Только рассмеялся он на мой бестактный вопрос:
— Глаза-то раскрой. Кусты раздвинь. Да ты прямо над устьем и стоишь!
— ?! А где омуты? Ямы, в которых язь и окунь стояли в жару, в самый полуденный летний солнцепек…
— Ну, мужик, ты даешь… Лет 15−20 как ничего этого нет. Обмелел Шилюг, русло поменял. Какие, к лешему, омута?
Это реки. За лес вообще молчу. Такие плоты батяня водил… Хотя, конечно, что-то и у нас оставалось. Как-никак поселок топить надо. Плюс бумагоделательная фабрика. Две буммашины. Они, правда, на отслужившей свой век материи — тряпье, ветоши — работали. Но производственный корпус, административные здания, мастерские… Та же самая школа. Но самое главное… Баня! С двумя большими помывочными помещениями — мужским и женским. Все это ведь топить надо было.
И топили. Осиновым или березовым швырком. На четыре части расколотыми бревнами где-то метровой длины. В те времена я думал: швырок — от слова швырять. В топку той же самой бани, самое интересное в которой — традиционная для всех северных бань парилка. Она у нас была оригинальная. Ни плескать воду на раскаленные камни, ни поддавать, как это во всех банях делается, у нас было совершенно без надобности. Зашёл в парилку, вентиль открыл… Пара-тройка секунд и всё — сущий ад.
Обычно так делали: первая партия напустит пару, нажарит, аж уши в трубочку, выпарится, двери откроют, проветрят помещение и… Заходи по новенькому! Кто в следующей партии? Хоть пар и влажный, но жару нагонял до ужаса. В парилке моментально становилось сухо.
Естественно, все, кто заходил в парилку, брали с собой тазик с холодной водой. Чтобы на голову можно было полить, во избежание теплового удара. Зато старая, омертвевшая кожа, а вместе с ней и грязь, моментально слазили. После двух заходов в парилку можно было мочалкой и не шоркаться.
В общем, что такое настоящая русская баня, я с самого детства знал. И париться (сначала с дедом, а потом и сам) очень даже любил. Но все хорошо до поры и до времени. Когда-то случается так, что до боли знакомое и, в какой-то части, даже любимое, берет и подводит тебя. Вот так у меня и с той же парилкой получилось — об этом и есть данная
Мы тогда шли из Игарки на Кубу с бункеровкой в Мурманске. Уже в Баренцевом море, у острова Колгуев, что-то заштормило. Пошли на палубе караван обтягивать, чтобы его волной за борт не смыло, а в шторм всегда почему-то тепло… Или так кажется? Короче, молодой, горячий, в одном свитере выскочил. И, как результат, продуло. Да так, что утром даже на завтрак не смог выйти. И это я, большой любитель сладкого чая и булочек с изюмом.
Ну, все сразу поняли, что дела у меня — швах. Хуже не бывает. И чай, и булочки в каюту приволокли. А я на них смотреть не могу. Повернуться, руку поднять, чтобы за стакан с чаем схватиться — и то больно. Да ещё как больно!
Тут, конечно, док нарисовался. Что такое судовые врачи, это отдельная песня… Народ относительно молодой, до невозможности активный. А вот куда эту активность применить… Совершенно не понимающий. Народ-то на судне, как правило, тоже относительно молодой… Ну, не все, естественно, но в большей части. А самое главное — абсолютно здоровый. Какая ж медкомиссия выпустит в рейс больного да увечного? Вот судовым врачам и маета. Лечить-то хоц-ца! А… некого!
И тут я со своим радикулитом. Ну, наш док и обрадовался. Прибежал ко мне в каюту. Руки потирает. Чай, булочки отодвинул. Мол, это потом. Я сам съем и выпью. А сейчас…
— Сейчас, — говорит, — поставим тебя на ноги. Будешь в Мурманске в ресторане «Арктика» трепака отплясывать. Или Камаринского. Ты что больше любишь? Трепака? Или Камаринского? Или, может, тарантеллу? Вот, что любишь, то и станцуешь. Но это — в Мурманске. А сейчас… Ложись на живот, я тебе чудо-средство вотру. Настойка стручкового перца. Это, я тебе скажу, вещь! Мертвого на ноги поставит. А уж живого…
Ну, за разговором, шутками да прибаутками, и втер. На спине сразу же все загорелось, аж до кишок дошло.
Док и рад-радешенек:
— Ну вот, чувствуешь, как оно пробирает?! А завтра — в баньку. И своей поясницы даже чувствовать не будешь.
Действительно, полегчало. Хоть поспал ночь. Правда, спина чесалась…
На следующий день, сразу после обеда, повели меня в баню. И сначала такой кайф… Сижу на полке, даже веника не надо: жар так и растекается по спине. Но чем дальше, тем больше. Уже не на спине… В промежности, чувствую, задницу запекло, будто на сковородке. И не только снаружи, но… И внутри! А потом жар и до самого дорогого для каждого мужика дошел. Да так зажгло, что никаких сил терпеть нет.
Я, естественно, отбросив в сторону все правила этикета, ору доктору, по преимуществу, исключительно русской латынью:
— Док, твою в Бога и душу! Что за… Ерунда?
Ну, а тот и разводит руками. Типа извиняется:
— Ой… Слушай, совсем забыл. Надо было сначала, до парилки, тёплой водой с мылом всё смыть!
Я — стрелой из парилки. Быстрее быстрого — под душ. И… Как это всё потекло и запекло ниже спины. В районе того самого места, где, как говорил старшина Васков своим зенитчицам: «Вам по пояс»… Незабываемые впечатления!
От такой дикой боли я на доктора — с кулаками. Трюльник давай нас разнимать. Доктор видит — дело не уха, выскочил в коридор. Я за ним — с намотанным на кулак полотенцем. На его счастье женская часть экипажа спускалась с верхней палубы. Пришлось нам обоим обратно нырять в баню.
После такой славной баньки я потом неделю по-большому ходил с превеликой осторожностью. Больно было… Неимоверно. А кожа с самых дорогих для любого мужчины мест отшелушивалась, как перхоть.
Жаль, но нынче что-то не вижу я в аптеках этого чудо-средства. Не иначе оно у доктора появилось, еще не пройдя клинических испытаний. Ну, а опыты со мной показали, что побочные эффекты от него могут для докторов быть очень печальными. Поэтому, скорее всего, и не запустили его в промышленное производство. Я так думаю.