Вообще-то, мы достаточно хорошо знали параллельные классы. Соответственно, Б не был исключением. Юра Ващинкин, Шама, Слобода… Все больше пацанов. Девчонок — значительно хуже. Но Иру я помню очень хорошо. Сейчас, наверное, станет понятно — почему.
В старших классах (9-м и 10-м) мы дежурили по школе. С утра — в фойе, смотрели, все ли пришли со сменкой, поддерживали порядок в гардеробе, потом перемещались на этажи и в столовую. Тоже, типа, поддерживали порядок.
В начале дня я любил дежурить в гардеробе. Пока народ приходил, раздевался, можно было увидеть всех друзей-знакомых, перекинуться с ними парой слов, о чем-то накоротке договориться.
А на переменах я перемещался на третий этаж, где училась малышня с 1-го по 3-й классы. Приятно было ощущать себя уже взрослым дядей. Которого, как ни странно, эти шпингалеты слушаются и даже (вот это номер!) немного побаиваются не только его роста, но и нарочито строгого голоса.
В тот день по школе дежурил Б класс. А надо сказать, что когда звенел звонок, дежурные каждого класса, принимавшие одежду у своих одноклассников, уходили из гардероба. В них оставались только двое учеников дежурного класса. Проемы, в которые нужно было подать одежду, оставались открытыми, но прежде чем принять пальто или куртку у опоздавшего, дежурные требовали с него дневник.
Дал дневник — приняли у тебя одежду, и побежал в класс на первый урок. А дневник тебе возвращали только через пару уроков с жирно выведенным на странице с соответствующим днем недели замечанием дежурного учителя: «Опоздал!» И это ещё ничего. А то могли и к директору, Нине Петровне, в кабинет вызвать.
А я в тот день как раз опоздал. Подхожу к гардеробу, а там Ира стоит. Ну, я её и спрашиваю:
— Эй, пигалица, ты как? Пальто примешь?
А она и отвечает таким до неимоверности строгим голосом (прямо как я — к малышне!):
— Ага. Как же. Аж два раза. Сам же порядок знаешь. Сначала дневник. Потом — пальто.
Ну, я и это… Чуток рассердился. Как эта мелкая себя ведет… ещё и дневник у меня требует! Фигушки вам. Не хотите принимать одежду, так мы и сами с усами!
И, недолго думая, не раздеваясь, я прямо в пальто и полез в тот проем, через который надо одежду сдавать дежурным по гардеробу. Ну, а Ира тоже уперлась. Её законное распоряжение дежурной не исполняют! И уперлась не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова: поставила свои руки мне в грудь и не пускает в этот чертов проем. Но я же крупнее её, массивнее…
В общем, протиснулся я. Но пока вот так барахтался в этом проеме, преодолевая Ирино сопротивление, зацепился за что-то. То ли за гвоздик или шуруп, то ли за выступ шпингалета, которым фиксировался скользящий по направляющим люк проема, когда его закрывали. Зацепился и… Рванувшись вперед, надорвал один из карманов пальто.
Ввалился я во внутреннее помещение гардероба, смотрю на свой порванный карман, потом на Иру… Ну, и говорю ей:
— Вот, смотри. Смотри, что ты наделала. По твоей!.. Исключительно по твоей вине такого классного пацана, как я, дома ждет нахлобучка. Ну… Что смотришь? Давай, зашивай!
На мое удивление, Ира молча полезла куда-то в недра своего портфеля, достала оттуда иголку с ниткой и, не глядя на меня, произнесла:
— Ну, что стоишь? Давай, раздевайся.
Приняла от меня пальто, продела нитку в иголку и, положив пальто на бортик проема, стала колдовать над моим карманом… Минут через пятнадцать все было чики-пики. Не сказать, чтобы пальто было, как новое, все-таки я его уже второй сезон носил, но… Там где только что была дыра, ничего… Совершенно ничего не было заметно!
Мне осталось только произнести традиционное для того периода нашей жизни, пацанское:
— Ну, Ирка… Ты даешь! Вот бы мне такую жену-умелицу! Да я бы… Да я бы за её пазухой, как сыр в масле!
Сказал и почапал в уже открывшуюся столовую. А что, не на урок же идти, который давно в самом разгаре?!
…А ещё через полгода был выпускной. И после торжественной части, после того как нам вручили аттестаты и сказали за то, что мы вступаем в новую жизнь, начались… Танцы! Я и стою у стеночки, весь такой «хрустальный». Только надписи «не кантовать» не хватает. Стою, смотрю, как мои более шустрые одноклассники и параллельники приглашают на танцы девчонок, которые и мне нравятся. У самого-то… Нет сил и храбрости оторваться от стенки!
Как вдруг… Бац, объявляют белый танец. И… Ко мне подходит Ирина и тихонько спрашивает:
— Можно?
Конечно, можно. Почему нельзя?! Храбрости не отказать мне все-таки хватило.
В реале я Иру после выпуска больше никогда не видел, а танец тот остался в памяти. Наверное, потому, что это был мой первый танец с девушкой. Когда я её держал в руках, чувствовал, ощущал её, а она, как ни странно, не вырывалась, не убегала от меня с визгом, не замахивалась на меня рукой и не грозила, что вот щас звезданет мне портфелем по башке…
Не только не вырывалась и не убегала, но внимательно прислушивалась к моим неумелым танцевальным движениям и аккуратно повторяла их, тихонько посапывая где-то в районе моей груди, пока я, время от времени наступая ей на ноги в маленьких изящных туфельках, впаривал что-то из «Самшитового леса» Михаила Анчарова.
За то, что вот были времена — не чета нашим. Когда горы рожали мышей или шли к своему Магомету. Кулики хвалили свои болота, и гречневая каша делала почти то же самое. Прекрасный овощ кукуруза проклевывался в Нечерноземной зоне и севернее, а отшельничьи души (такие, как моя!) предпочитали колодцы. В которых, конечно, всегда можно получить ведром по балде, но зато… Зато днем из них так хорошо видны звезды!
* * *
И вот недавно… Где-то далеко-далеко от заснеженной Карелии, на самом юге нашей необъятной России, в Ростовской области, в неведомой мне до недавнего времени станице… Днями похоронили Ирку, когда-то знатную по всей Воркуте вышивальщицу. Видимо, не зря ещё со школы иголка с ниткой всегда были при ней.
Светлая тебе память, маленький умелый человечек, когда-то подаривший мне мой первый белый танец. Да так щедро подаривший… Сколько лет прошло. А я помню. И, думаю, буду помнить до той самой поры, когда и мне придет время уходить туда, откуда уже не возвращаются.