Со слухом не очень хорошо стало. Я это как понял: билет покупал на электричку, нужно было на станцию Малино съездить, друга навестить. Говорю девушке-кассирше за стеклом:
— До Малино и обратно, пожалуйста.
— Кршларперолшлдшрнекаш, — ответила девушка. — Пролшапронкеувмишлощщдрахшщ?
Я помолчал. Стыдно, конечно — она чего-то спрашивает, а я или не понимаю, или не слышу, хотя ещё вполне молодой человек.
И только вчера был в консерватории. Там флейта сфальшивила в концерте Рахманинова для фортепиано с оркестром, во вступительной части адажио — один я заметил! И дирижёр! Я, правда, и есть дирижёр.
А девушка мне снова из-за стекла:
— Прол-шапрон-кеув-мишлощщ. Драхшщ?
И, главное, видно, что она старается, членораздельно всё произносит, жалеет меня, убогого.
— Драхшщ.
Я ответил:
— Давайте. Туда и обратно.
Билет взял, во сколько отправляется и с какого пути, решил не спрашивать — стыдно за свою ущербность стало, на табло посмотрю. Подхожу, а там: «Приносим свои извинения москвичам и гостям столицы…» и так далее. В общем, табло не работает в связи с обновлением и запуском какого-то диаметра.
Как можно диаметр запускать? Хотя они уже и хорды запустили, и радиусы с кольцами, скоро на железной дороге до параллелепипедов доберутся и до ромбов. Хорошо, что я геометрию в школе любил, без неё теперь никуда. Ладно, думаю, разберусь, я ведь глухой, а не тупой.
Подхожу к электричке, тут дикторша вокзальная говорит:
— Уважаемые пассажиры! Пригородный шшшшшшшшшшшшшхщ трхнаквмит вапнкепавкуц проследует шлшлшлщлогнощшгнекапрогрнекщзжд. Гшщгнекавушшшш пути!
Хорошо, что хоть иногда слух прорезывается, может, ещё не всё потеряно… Народ, который слышит хорошо, садится в эту электричку, все спокойные, ну и я сел. С вокзала в другую сторону уехать невозможно, тупик же, а внутри я всё узнаю и, если не на ту сел, выйду и дождусь следующую. Всё просто, как вальс Чайковского из его же «Детского альбома».
Сел, партитуру «Ромео и Джульетты» Берлиоза достал, надо пробежаться по ней, с духовыми разобраться, а машинист какую-то информацию решил высказать. Важную, наверное.
— Ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыштх. Штх, щитштх, — услышал я и убрал партитуру обратно в портфель.
Какая партитура — доктора надо искать, аппарат покупать слуховой, работу менять или, может, в ударные переходить, на литавры…
— Что он сказал? — у соседа спросил. — Только погромче скажите, а то у меня со слухом что-то…
— Поздоровался, — сосед исполнил мне в ухо фортиссимо: — Скоро поедем, говорит…
Я кивнул благодарственно, про Малино решил не спрашивать — ухо и так гудело.
Поезд тронулся, я сижу, в окно смотрю, чтоб Малино своё не пропустить, а минут через десять толпа контролёров появилась. Я одному билет протянул, он посмотрел и сказал что-то, я не расслышал, встречный поезд, как нарочно, заглушил всё. По губам, показалось, он спросил, почему мне, придурку, дома не сидится и куда я попёрся. Сосед помочь решил, снова фортиссимо исполнил мне в ухо:
— У вас диаметр?
Я посмотрел на него, кивнул на всякий случай, говорю:
— Да. Отрезок, соединяющий две точки на окружности до Малино.
— Везёт мне на глухих сегодня, — неожиданно чётко сказал контролёр и закричал мне в уже больное ухо: — Экспресс!
Потом показал на вагон и руками так поводил, будто он паровоз:
— Без остановок! Чух-чух-чух-чух, Малино фьюить! Крюково, Тверь!
— И что мне делать? — спрашиваю.
— Доплатить! Выйти! Пересесть на диаметр! И назад в Малино! — проорал контролёр.
И я доплатил. И вышел в Крюково. И подошёл к кассе.
— Мне до Малино, один билет, — говорю девушке-кассирше за стеклом…
— Кршларперолшлдшрнекаш, — ответила девушка.
Я постоял, помолчал и неожиданно заплакал. И девушка внутри посидела, помолчала и тоже заплакала — ведь это очень плохо, когда тебя не понимают.
Хотя Рахманинова с Берлиозом я по-прежнему слышу отлично и понимаю. А вот железнодорожников — перестал.
Говорят, это к долгой поездке на поезде.