В первый же день, прихватив пару девчонок-однокурсниц, они повели меня в какое-то львовское кафе. «Кавярню», по-местному. В кавярню, мол, обязательно надо. Типа, вся Европа пьет тот кофе исключительно благодаря Львову.
…Давно это было. И осадили как-то турки город. Неимоверной силой. Да так плотно обложили, что и мыши не проскочить, чтобы сообщить основным австрийским силам о том, что помощь нужна. И незамедлительно! Припасов,
Всех, кого посылали, чтобы такую весточку основным силам подали, турки переловили и в назидание осажденным тут же, в пределах видимости с крепостных стен, поперевешали. И что делать? Желающих пробраться через турецкий лагерь, чтобы напрасно голову сложить, больше вроде бы и нет.
Но… нашелся-таки один. Он раньше в турецком плену был и хорошо их язык выучил. Оделся он турецким купцом. Мол, я свой, снабжением занимаюсь. Оделся и ночью выбрался за крепостные стены. Прошел турецким лагерем и… Через какое-то время добрался до основных сил.
Там, как узнали, что Лемберг в опасности, со всех сил припустили к городу. Турки, осознав, какие силы по их душу идут, осаду сняли и точно так же, быстро-быстро, подались в свою Туреччину. Да так, что под крепостными стенами Лемберга побросали много всякого добра.
На радостях от такой славной победы, главный в городе начальник вызвал к себе того самого, который турецким купцом переоделся, и пообещал ему все, что захочет. Тот и попросил у него отдать ему все мешки с кофейными зернами, что турки под стенами Лемберга побросали.
А тогда в Европе ещё ничего про кофе не слышали, как его варить — не знали. Удивился главный городской начальник, зачем этому человеку такое барахло, но… Вольному воля. Раз хочешь — забирай. Мне такой сущей ерунды совсем не жалко.
А этот мужичок взял те мешки, смолол зерна и стал кофе варить. Сначала во Львове. А потом, когда этот напиток народ распробовал, в Вене. А уже после неё — и по всей Европе. Мешков-то с кофейными зернами турки много при своем бегстве подо Львовом оставили.
Вот так, благодаря этому мужичку и Львову, появился в Европе кофе. Поэтому здесь кофе — самый правильный, настоящий. Побывать во Львове и не выпить чашечки кофе… Нет, нельзя! Неправильно это.
Вот мы и пошли первым делом в какую-то замечательную львовскую кавярню. Попили кофе. Я, правда, никогда не был особым ценителем этого напитка. Кофе, как кофе. В общем, в чем особенность львовского кофе (кавы), я тогда так и не понял.
* * *
А вот два львовских музея, в которые меня сводили мои новые друзья следующими днями, мне запомнились.
Ну, «Арсенал» — понятно почему. Какого там только оружия не было… Начиная от обычной каменюки, на которой запеклась кровь первобытного человека, до современного стрелкового вооружения. Особенно меня поразили винтовки Первой мировой войны, кроме нашей мосинки и немецкой винтовки Маузера. И японская Арисаки, и австро-венгерская Манлихера, и английская Ли-Энгфилда, американская Спрингфилда… Было на что посмотреть!
А музей народной архитектуры и быта в Шевченковском гаю (роще)?! Это вообще что-то с чем-то. Я там целый день провел. Местность холмистая, поросшая лесом. Поднимаешься на один холм, а там гуцульский хутор. И если не торопиться, походить, посмотреть, потрогать руками старые строения… Смотритель обязательно обратит на тебя внимание и расскажет, как на таких хуторах делают настоящую гуцульскую брынзу.
Спустишься с этого холма, поднимешься на новый, тот, что рядом, а там… Уже хутор другого региона, другой смотритель. Который, опять же, если не торопиться, расскажет тебе свою, не менее занимательную историю о тех домах и строениях, за которыми он присматривает.
* * *
В общем, улетал я изо Львова, и до автобуса, что шел в аэропорт, провожали меня четыре человека. И каждый из них написал в моей записной книжке свой адрес. Не студенческой общаги, который я и так за эти несколько дней назубок выучил, а домашний. Своих родителей. С телефонами.
Звони, мол, Костя, приезжай. Будем рады. Найдем, что тебе ещё показать. Не менее интересное, чем это, что ты уже посмотрел.
Но… Не позвонил я. И не приехал. Через полтора года призвали меня. И там, в учебке, кто-то приделал моей записной книжке ноги. Наверное, прельстившись тем, что, помимо адресов, у меня там были записаны краткие биографии многих наполеоновских маршалов. Ланна, Нея, Мюрата, Массены… Каждый солдат носит в своем заплечном ранце маршальский жезл. Вот — сыновья крестьян, бочаров, мельников… А кем стали? Ну, а я… Мы! Чем хуже?!
Так или иначе, но ушла от меня та записная книжка. С адресами четырех парней, с которыми когда-то, на несколько дней студенческой жизни, свела меня судьба. И сколько прошло лет, больше я их никогда не видел.
А вот память… Добрая, теплая память о них, как ни странно, осталась.