Про МНТК «Микрохирургия глаза» уже много написано за все годы: какие именно операции производятся и какие болезни глаз там излечиваются. Но помимо методик лечения, существует еще и личный опыт.
У меня близорукость началась еще в школе — не то читал слишком много, не то освещение рабочего места было плохим. Когда во время учебы в университете моя близорукость более-менее стабилизировалась, зрение у меня было на уровне -7 или -8 диоптрий. Это означает, что если я был без очков, то видел только силуэты. Очки мне были строго необходимы и чтобы читать, и чтобы смотреть ТВ или кино.
Мне это не слишком мешало, я привык почти постоянно ходить в очках. Самым неприятным при жизни в Ленинграде было то, что зимой очки постоянно запотевали, когда зашел с мороза в магазин или сел в общественный транспорт. Особенно быстро и мощно запотевание очков происходило в метро. В общем-то, это не было фатально, надо было просто быстро протереть очки, но утром, в спешке, в час пик — это лишнее занятие.
В общем, в газете «Смена» появилась статья об открытии в Ленинграде Центра микрохирургии глаза, в котором можно было оперативным путем вернуть зрение. Причем они принимали заявления от любого гражданина с близорукостью вплоть до -9 диоптрий. На газетной странице возле статьи был напечатан бланк формы, которую надо было заполнить и переслать по указанному адресу.
Конечно, я сразу же заполнил форму и послал ее по почте. Вскоре мне ответили, было предложено прийти в такое-то время такого-то числа в Центр микрохирургии глаза, дабы пройти лечение.
Мне в каком-то смысле повезло. Как раз в тот момент МНТК только налаживал работу. Врачи учились новой технологии, новым методикам работы, предложенным офтальмологом и гениальным
Почему повезло? Если бы дело уже было отлажено, то мои шансы вылечить близорукость были бы весьма низки: направления в МНТК были бы в горздраве своеобразной «валютой», их распределяли бы между «своими». А пока медицинское общество не верило в то, что неизлечимую близорукость можно так легко — одной операцией — вылечить, попасть на операцию было достаточно просто даже для человека с улицы.
Я оказался в одной из самых первых групп. Не в первой, но, наверное, в третьей-четвертой. Ведшие нас врачи получали полезную для лечения информацию, как именно надо делать эти операции и как потом сопровождать прооперированных, чтобы не навредить.
Информация у меня была близка к нулевой. Мы точно знали, что кератотомия — это когда тебе чуть-чуть надрежут роговицу глаза, так, чтобы она немного «вздулась» из-за внутреннего давления и образовала как бы встроенную линзу напротив зрачка, чтобы ею корректировался поток света и на сетчатку ложилось сфокусированное изображение.
Помимо этого, из разговоров в группе было понятно, что общая масса приглашенных на кератотомию уверена, что прямо сейчас нас и будут «резать». Только как-то они не знали, как нам быть потом — возьмут нас хоть бы переночевать здесь или сразу домой отправят.
Оказалось, что наши представления о ходе кератотомии неверны. В тот день, когда мы приехали в МНТК в первый раз, нас только осмотрел целый ряд врачей. Проверяли и состояние глаз, и степень близорукости, и позволяет ли здоровье производить хирургическое вмешательство.
Честно говоря, тестирование глаз было выматывающим, особенно существовавшие тогда способы определения внутриглазного давления. В итоге вечером, когда нас отпустили домой и дали направление через несколько дней на операцию, я с телефона-автомата позвонил жене и попросил ее приготовить большой и сытный ужин, ибо утром почти не позавтракал, опасаясь есть перед операцией, и был ужасно голоден.
Жена растерялась и сказала, что уже вечер и она не может именно сейчас. Дети, мол, тоже внимания требуют, да вдобавок она не знает, куда ей ехать. Я был рад ее успокоить, сказав, что сегодня еще не операция была, а только диагностика и проверка состояния глаз, скоро буду дома и очень голоден.
Через пару дней настал день первой операции. Мне сделали кератотомию на один глаз. Хотя в роговице нет нервных окончаний, все равно было весьма больно, несмотря на то что в глаз капали незадолго перед операцией какое-то средство, вроде бы для уменьшения боли.
Домой я ехал уже одноглазым. Оперированный глаз был закрыт марлевой нашлепкой. Ну, а сверху были надеты привычные мне очки.
В первый день после операции мне было очень нехорошо. Особенно худо было в первую ночь. Спал я в очках, завязанных на затылке — чтобы во сне не свалились. Потом день ото дня становилось все лучше.
Через неделю состоялась вторая операция. Тут уже я знал, чего ожидать, и не питал лишних иллюзий. Большим плюсом было, что тот глаз, который был прооперирован первым, теперь оказался единственным зрячим — и видел он просто великолепно! Ну, по сравнению с тем, что было до операции.
Через неделю после второй операции было последнее обследование в МНТК и нас перевели на наблюдение окулиста в районную поликлинику. Еще пара недель больничного — и пришла пора возвращаться на работу. Уже без очков.
Мое зрение сразу после операции достигало 0.7−0.8, очки я смог забросить лет на 25. И только недавно начал их вновь носить, теперь уже от дальнозоркости.
Из интересных визуальных послеоперационных эффектов был лишь один: в темноте точечные источники света я видел как звездочки, ибо шрамики на месте порезов так преломляли свет. Это было красиво. Шрамики давно уже зажили и этот эффект исчез.
Спасибо Святославу Федорову за то, что сумел пробить свое изобретение и организовать производственный процесс. В наше время Центр имени С. Федорова активно работает. Кроме близорукости, тут лечат и дальнозоркость, и катаракту, и много что еще.