— Ба-а-аб! — неугомонный Ромка всё тянул и тянул Ольгу Васильевну за локоть. — Ну, когда уже мы пойдём в нашу комнату?
— Не в комнату, а в каюту, — в очередной раз поправила внука Ольга Васильевна. — Потерпи немного, ты же видишь, какая здесь очередь.
— Я устал! — насупил успевшие выгореть под жарким июньским солнцем брови Ромка. — И в добавок здесь жарко. И ещё… и ещё… — никак не мог подобрать он нужных слов…
— И вообще я спать хочу! — вдруг выпалил он и даже присел от неожиданности, что сказал неправду.
— А по-моему, ты просто балуешься, — строгим голосим ответила Ольга Васильевна, приблизившись ещё на один на шаг к стойке администратора, — потому что не было такого, чтобы ты днём вдруг спать захотел.
Через полчаса их, наконец, оформили и выдали ключи от двухместной каюты на второй палубе. Они зашли в свой номер — и Ольга Васильевна ахнула от овладевшего ею восторга: в окно был виден закат на реке. Отражающееся в воде солнце выглядело на поверхности реки не красным, как на небе, а жёлто-серебристым.
Несмотря на то что швартовы ещё не были отданы, и теплоход продолжал стоять у причала, его легонечко покачивало. Солнце, похожее на мяч, то и дело захлёстываемый волнами, казалось, тоже колыхалось где-то рядом, словно нежилось в прохладных речных водах и не торопилось выбираться на сушу, изморенное собственным жаром.
Очутившись в каюте, Ромка забрался на кровать прямо в сандалиях:
— Баб, а я тут спать буду?
— Обувь сними! — скосив на Ромку глаза, ответила Ольга Васильевна, пытаясь затолкнуть огромный чемодан на верхнюю полку шкафа. — А то я тебя в коридор спать выпровожу.
— Ба-а-аб, — не унимался Ромка, — а когда мы гулять пойдём? А мороженое тут есть? А куда ты лимонад убрала?
— Роман! — строго сказала Ольга Васильевна, которой спустя какое-то время всё-таки удалось запихнуть тяжеленный багаж на самый верх, и теперь она сидела, обмахиваясь газетой. — Ты задаёшь слишком много вопросов сразу. Я не могу…
— А мороженое тут есть? — повторил, не дослушав, Ромка и тотчас переключился: — А в тихий час тут тоже надо спать?
— Тебе — надо! — вставая с места, не терпящим возражения тоном сказала Ольга Васильевна. — И вообще, если ты не будешь меня слушаться, я мигом позову дядю капитана.
— А зачем? — спросил враз присмиревший Ромка.
— А затем, — в тон ему ответила бабушка, — чтобы он тебя высадил на берег. И будешь там один сидеть.
— А ты? — склонил Ромка голову набок.
— А я, — подбоченившись сказала Ольга Васильевна и попыталась придать своему голосу грозный тон, — поплыву на этом корабле дальше. Но уже без тебя.
— Ну, и что! — моментально парировал Ромка, ничуть не испугавшись. — А я тогда буду на берегу тебя ждать. Ты же всё равно когда-нибудь за мной вернёшься!
— Ну, конечно, вернусь, — насмешливо ответила бабушка и дёрнула мальчика за козырёк кепки, — только тебе придётся ждать очень долго. Так что лучше слезай и пойдём прогуляемся по палубе. А пока ходим — включим кондиционер. Пусть он нам немного воздух охладит. Подумать только! Жара такая — даже близость воды не спасает!
Они шли по реке второй день. Ромка с его неиссякаемой энергией успел перезнакомиться со всем экипажем небольшого теплохода. Матросы, горничные, повара и даже толстый охранник Николай Викторович были моментально «записаны» в друзья мальчика. И с каждым его тянуло поиграть и пообщаться.
— Рома, — то тут, то там слышался обеспокоенный голос Ольги Васильевны, — не мешай тёте Наташе! Ей же обед надо готовить!
Такие же реплики можно было услышать, если Ромка крутился около охранника Николая или топтался около радиорубки, пытаясь полюбопытствовать, как из этой небольшой по размеру комнаты можно было сделать так, чтобы голос был слышен на всём теплоходе.
Ухитрился он вызвать улыбку на лице даже у сурового старпома. Уже на второй день знакомства тот носил в кармане форменных чёрных брюк пластиковую коробочку с леденцами, которыми угощал мальчугана всякий раз, как только он попадался ему на главной палубе. Скоро уже все пассажиры знали, что постоянно бегающего и не знающего покоя мальца звать Ромой, что его конечным пунктом является Волгоград и что следует он в город боевой славы вместе с бабушкой.
Правда, моложавую и компанейскую Ольгу Васильевну можно было с успехом принять за маму мальчика. Элегантная и ухоженная, знающая толк в хорошей косметике, она выглядела намного моложе своих лет.
В первый же вечер, когда на корме теплохода были организованы танцы, она показала такой мастер-класс по вальсированию, что мужчины, перемигнувшись меж собой, тотчас определили, что имеют дело с профессиональной танцовщицей. Чуть позже, разговорившись в месте, отведенном для курения, они «распределили» между собой дни, когда каждый из них будет танцевать с Ольгой (в своем кругу они, естественно, называли её без отчества).
А она, ничего не знающая о разговорах, которые касались её умения танцевать, уже переоделась в джинсы и светлую футболку-поло. Теперь, вернувшись на корму, где проходила дискотека, она с азартом выделывала движения ногами, словно пыталась перещеголять молодых ребят под заказанную кем-то из туристов быструю мелодию.
С танцевального вечера Ольга Васильевна ушла одной из последних. И если более молодые мужчины и женщины после дискотеки тотчас же завалились в своих каютах на боковую, она ещё долго стояла на верхней палубе и любовалась и на звёздное небо, и на лунную дорожку, которая, как пелось в знакомой многим современной песне, неустанно следовала по курсу корабля.
Ольга Васильевна уже намеревалась после обеда рассказать Ромке сказку о Елене Премудрой, как вдруг через открытое окно послышался грубый окрик:
— А ну, пошёл отсюда! Да поживей, студент-недоучка!
Удивившись услышанному, Ольга Васильевна выглянула в окно. А за первой угрозой уже последовала вторая:
— Ещё раз увижу тебя здесь без спасательного жилета — пеняй на себя!
То, что человеку, которому были адресованы эти слова, самым лучшим, что оставалось — это пенять на себя, доказывала последовавшая за угрозами далёкая от намёка на культурную лексика.
Ольга Васильевна прекрасно понимала, что от всех неприятных жизненных моментов она при всём желании Ромку уберечь не сумеет. Тем не менее в этот раз она всё-таки предпочла закрыть окно. Слишком уж витиеватыми были нелитературные выражения, которые им довелось услышать.
На следующее утро ей посчастливилось познакомиться с тем, чьи низкосортные речевые «коленца» заставляли краснеть даже видавших виды мужчин-туристов.
Обосновавшись в уютном плетёном кресле на носу корабля, Ольга Васильевна читала журнал про обитателей животного мира Южной Америки. Ромка устроился здесь же, запуская свои любимые мини-машинки по чисто вымытому полу палубы, как вдруг уже знакомый голос раздался словно из ниоткуда:
— Сейчас разве твоё время вахты?
И, судя по тому, как неуверенно ему ответили, голос зарычал в уже известной ему манере:
— Марш отсюда! И чтобы больше я тебя здесь во вневахтенное время не видел!
Послышавшийся затем звук свидетельствовал о том, что тот, к кому были обращены эти слова, получил в дополнение к ним хорошую затрещину. Подошедшая к перилам Ольга Васильевна увидела матроса, который красил зелёной краской боковые части катушек для наматывания швартовых линей.
Продолжая что-то недовольно бурчать себе под нос, он, тем не менее, водил по поверхности кисточкой очень аккуратно. Сразу было видно, что несмотря на плохое настроение и неуживчивый (как про себя решила Ольга Васильевна) характер, то и дело пускающий в ход грубые слова, матрос обладал хорошими практическими навыками и чисто деловой хваткой.
— Хамоватый паренёк, Вы не находите? — вдруг услышала Ольга Васильевна слева от себя.
Женщина повернулась на голос и увидела одного из пассажиров теплохода, который на последнем танцевальном вечере увивался около неё, не позволяя другим мужчинам пригласить её на танец. Сам он, если честно, был танцором весьма посредственным, что не столько разочаровало, сколько рассмешило Ольгу. Она так и отметила про себя: за движения и па, которые не отличались ни грациозностью, ни ловкостью, она бы поставила своему партнеру оценку, которую раньше было принято ставить в школьных аттестатах — не «удовлетворительно» (о каком уж удовлетворении могла зайти речь, если Ольга почти во всех танцах была ведущей), а именно «посредственно».
Единственное, что выделяло её партнёра по танцам — лихо закрученные усы «а ля гарсон». Было сразу заметно, что этой части лица мужчина уделял немалое внимание. И если его танцевальные движения оставляли желать лучшего, то волосистая часть над верхней губой являла собой достойный образец ухода за собой.