Какое-то время они шли молча. Игорь, поддевая носками кроссовок то упавший с дерева листок, то камешек, то клочок газеты, периодически пытался что-то насвистывать, но тут же замолкал. По-видимому, плохое настроение подростка заняло прочные позиции и ни в какую не хотело отступать.
— Купить тебе мороженого? — кивнул Павел Николаевич на киоск, но Игорь только рукой махнул:
— Да ну, дед… Маленький я, что ли?
Чувствовалось, что он что-то хотел рассказать, но то ли стеснялся, то ли решил поговорить дома. Продолжая вышагивать всё так же широко, парень хмурил лоб, и через какое-то время Павел Николаевич не выдержал:
— Может, перестанешь в словесные прятки играть?
Игорь остановился, а дед развернул его к себе лицом и серьёзным, почти суровым тоном задал второй вопрос:
— Случилось-то что? Опять, что ли, с Витьком не поладил?
— Витёк болеет, — пробурчал Игорь, — три дня уже, как в школу не ходит. Насморк у него сильный.
— Ну, я не знал таких подробностей, — развёл руками Павел Николаевич. — Значит, насморк, говоришь…
— Дед, — Игорь вдруг потянул Павла Николаевича за рукав, — а давай я тебе кое-что расскажу.
Покрутившись, он увидел скамейку и указал на неё глазами.
— Что ж, давай, — согласился мужчина, сообразив, что разговор на улице имел ряд преимуществ. Если бы они всё-таки добрались до дома и бабушка увидела расстроенное лицо внука, перво-наперво, что бы она сделала — это забросала бы его вопросами. Прямо у двери. И тогда Игорь, который не любил лишних расспросов, или вспылил, или, отмалчиваясь, ушёл бы в себя. Ни тот, ни другой вариант Павла Николаевича не устраивал, потому что он хорошо знал, что вытащить парня из его внутренних переживаний — дело не из лёгких.
— Ну, слушаю тебя, — сел он на прогретую солнцем деревянную скамеечку, — натворил, что ли, опять чего?
— Ничего я не натворил, — брови Игоря опять почти сошлись у переносицы, — тут такая история вышла…
Он немного помолчал, словно собирался с мыслями, а потом неожиданно выдал:
— Нас сегодня спросили про выбор профессии, кто кем себя в будущем видит.
— Надеюсь, ты выбрал для себя что-то приличное? — чуть сжал в улыбке краешки губ Павел Николаевич.
— Приличное… — фыркнул Игорь. — Я вообще хотел бы футболом профессионально заниматься.
— И что мешает? — поинтересовался Павел Николаевич, доставая очки с тёмными стёклами, потому что солнце светило ему прямо в лицо. — Тренер, кажется, хвалит тебя. Мало того что ты хорошо играешь, ты ещё и расстановку сил на поле безошибочно видишь. Не зря же тебя в капитаны юношеской сборной взяли.
— Да мне рта даже открыть в классе не дали! — вскочил Игорь. — Сразу все как заорали: «Менеджером! Бизнесменом! Банкиром! Это сейчас модно, престижно!» И всё такое… Ну я, — и тут он густо покраснел, — и не решился ничего против сказать.
— Ага… — протянул Павел Николаевич, которому потихонечку стала ясна причина плохого настроения внука, — ты, значит, тоже сказал, что хочешь стать бизнесменом.
— Ну да, — кивнул Игорь, снова усаживаясь рядом, — у нас ведь знаешь, как? Скажешь что-то своё, что с общим мнением идёт вразрез — и сразу на тебя косо смотреть начинают.
— Ну, это возраст у вас сейчас такой, — спокойно сказал Павел Николаевич, радуясь внутри, что плохое настроение Игоря было связано всего-то с безобидным вопросом.
— Да ну, — парень меж тем втянул голову в плечи. — Все разошлись, а я теперь себя последним глупцом чувствую. Словно весь земной шар обманул.
— Ну, — легонечко похлопал Игоря по спине Павел Николаевич, — пока ты своё мнение отстаивать не научишься, ты так и будешь чувствовать себя глупцом. Или кем ещё похлеще. Тебе надо научиться говорить так, чтобы к твоему слову прислушивались. И чтобы не ты шёл за стадом, а стадо шло за тобой.
— Это ты про наших, что ли? — скривил губы Игорь. — Нашёл тоже стадо.
— Нашёл, представь себе, — в тон внуку ответил Павел Николаевич, — потому что образ поведения у вас сейчас такой.
Он поправил съехавшие очки и тихо, но вразумительно закончил:
— Стадный.
Игорь скосил на него глаза, но ничего не ответил. Положив рюкзак себе на колени, он обхватил его и уперся подбородком в то место, где когда-то была пришита ручка, а теперь виднелись две небольшие дырки.
— Дед, — вдруг спросил Игорь, — а вас в школе спрашивали, кем вы стать хотите?
— Было дело, — улыбнулся Павел Николаевич, — учителя ведь во все времена всё о своих учениках знать хотят. И про их планы на будущее тоже.
— И кем ты хотел стать? Банкиры, надеюсь, в твоё время уже были? — в голосе Игоря послышались ироничные нотки.
— Видишь ли, — начал медленно Павел Николаевич, словно подыскивая правильные слова, — банкиры-то были всегда, со времён Царя Гороха. Вот только в наше время никто банкиром быть не стремился. А таких слов, как «бизнесмен» да «менеджер», и подавно не существовало.
— Но ведь ты же кем-то хотел быть, когда был маленьким? — продолжал Игорь.
— Хотел, — усмехнулся Павел Николаевич, — хотел быть, как все, космонавтом.
— Да ну тебя, с твоими шутками, — обиделся Игорь и уже хотел встать со скамейки. — Я тебя серьёзно спросил, а ты…
— А я тебе серьёзно ответил, — без тени улыбки ответил Павел Николаевич, сделав упор на слове «серьёзно». — Это сейчас все хотят управленцами быть. Где вот только, скажи-ка мне, столько банков напастись, ежели каждый побежит в банкиры?
— А где столько ракет найти, если каждый захочет стать космонавтом? — в свою очередь, удивился Игорь.
— На управляющего банком, или как он там ещё называется, и в моё время было выучиться недолго, — продолжил Павел Николаевич. — По крайней мере, относительно недолго. А вот в отряд космонавтов далеко не каждого брали. Я маленьким был тогда, чуть помладше, чем ты сейчас, но про
— Ну, быть космонавтом в наше время не особо престижно, — задумчиво сказал Игорь.
Он немного помолчал и, глядя на Павла Николаевича в упор, озадаченно спросил:
— Дед, ну правда… Неужели вам действительно было так интересно всё знать про Гагарина? А главное — зачем?
— Жизнь раньше была другая, Игорёк, — вздохнул Павел Николаевич, — и интересы были другие, и темы для разговора другие. Ты тут про какую-то моду, или как у вас ещё принято говорить «престиж», сейчас сказал. А ведь наша страна, если подумать, чуть ли не от сохи в космос шагнула! Вот это был прогресс! Вот ты говоришь, интересно ли было нам знать про первого космонавта. А представь себе, что сейчас с Марса кто-то бы прилетел на Землю. Разве ты не захотел бы что-то узнать о внеземных цивилизациях?
— Ну… — Игорь явно не нашёлся, что ответить.
— Вот тебе и ну, — и Павел Николаевич снова поправил очки. — Мы любой информации были тогда рады. Это ведь сейчас нажал кнопку на компьютере — и пожалуйста тебе любой фильм, любая книга откроется. А в наше время всего этого не было. Но кое-что нам всё-таки довелось узнать. Откуда только информацию не черпали!
— И что вы, интересно, там начерпали? — Игорь вновь повернулся лицом к Павлу Николаевичу.
— Да много чего, — задумчиво произнёс тот.
— Вот, например, — внезапно оживился он, — о чём бы ты думал в то время, когда твой космический корабль облетал вокруг Земли?
— Н-н-не знаю, — пожал плечами Игорь. — Ну… может быть, чтобы все системы работали слаженно. И чтобы приземлиться безопасно.
— Вот и мы так же, — улыбнулся краешками губ Павел Николаевич. — Думали, что раз Гагарин отважился первым в космос полететь, значит, для него самое главное — это безопасность. А он, представляешь, оказывается, о собственной безопасности даже и не помышлял. Во время полёта он о матери с отцом думал, да о единственной сестре. Мальчиков-то у них в семье трое было, а сестра одна. Вот все мысли его к ним и были направлены. Да про детей своих, от которых на триста километров на космическом корабле отдалился, то и дело вспоминал.
— Но первый же полёт, насколько я знаю, совсем недолгим был, часа полтора, что ли? — и Игорь вопросительно взглянул на Павла Николаевича.
— Мало ли что недолгим, — покачал головой дед. — Для того, чтобы какая-то система отказала — секунды нужны. Впрочем, в те времена всё настолько выверяли и перепроверяли, что отказ был бы воспринят за ЧП! А тогда такая ситуация считалась очень опасной. Виновные могли, как это раньше говорилось, «загреметь под фанфары» очень даже легко. И припоминали бы им потом про случившуюся на космическом корабле неприятность при каждом удобном случае. Гагарин, если хочешь знать, в космосе даже петь пытался, невзирая на то, что каждый звук, который доносился с космического корабля, записывался высокоточной аппаратурой. Он вообще настолько был свойским парнем, с ним так было легко общаться. Все газеты об этом потом писали. Гордость за страну у него была, конечно, что мы первыми в космос полетели, а вот себялюбия и ощущения того, что он герой, — и Павел Николаевич отрицательно покачал головой, — этого ни на йоту не было.
— Знаешь, какой подарок ему преподнесли лётчики, которые его после приземления в Москву доставили? — прищурился он, глядя на внука.
— Ну… — снова протянул тот в полной нерешительности, — мобильных телефонов, насколько я знаю, тогда ещё не было.
— Правильно говоришь, — усмехнулся Павел Николаевич, — игрушек, без которых вы свою жизнь ни секунды не мыслите — точно не было!
— А что ещё можно было подарить — я не знаю, — пожал плечами Игорь.
— А вот пилоты самолёта знали, — ответил Павел Николаевич, — и подарили ему модель самолёта, на котором первый космонавт летел до Москвы. ИЛ-18 он назывался. Небольшая такая модель была, с ладонь величиной.
— Несерьёзный какой-то подарок, — задумчиво сказал Игорь. — Вот если бы…
— Гагарин этим подарком, как ты сейчас выразился, «несерьёзным» очень дорожил. Он у него потом на письменном столе стоял. Как память о перелёте в Москву, — продолжал рассказывать Павел Николаевич, и добавил: — Вот если бы планшет новейшей марки ему презентовали — это было бы серьёзно, так, что ли?
— Планшетов тогда тоже не было, — не растерялся Игорь.
— Были! — воскликнул Павел Николаевич. — Представь себе, были!
И пока удивлённый Игорь недоверчиво смотрел на него, пояснил:
— Вот только планшетами в те времена совсем другие вещи назывались. Это были такие деревянные дощечки, гладкие-гладкие, чтобы на них бумагу можно было класть и затем писать на ней. Писали, между прочим, только карандашом, шариковых ручек не было! Да если бы они и были, их в космос взять бы не позволили.
— Это почему же? — искренне удивился Игорь. — Ведь это не запрещенный предмет.
— Потечь чернила могли, там же невесомость, — ответил Павел Николаевич, — мог бы и сам догадаться! А Гагарин, между прочим, очень боялся карандаш и планшет во время полёта упустить из рук, несмотря на то что писать ему было неудобно. Да если бы он выронил планшет и карандаш, ему бы долго пришлось их ловить. В невесомости, знаешь ли, не так легко вещи поймать.
— Дед, ты так рассказываешь, — не переставая удивляться, проговорил Игорь, — словно сам в космосе побывал, причём лично с Гагариным.
— Так говорю же тебе, — и Павел Николаевич снял очки, потому что солнце переместилось за дом и уже не светило прямо в глаза, — мы до такой степени радовались любой, даже самой маленькой информации, что она у нас, — и он показал указательный пальцем на свой лоб, — на всю жизнь запомнилась.
— Кстати, — продолжил он, убирая очки в карман, — когда бортпроводники сказали, что полёт до Москвы будет проходить на уровне семи тысяч метров, Гагарина это так развеселило, что он на весь самолёт засмеялся.
— Это ещё почему? — спросил Игорь.
— А ты сравни семь тысяч метров и триста километров. Человек сутками раньше находился от Земли в трёхстах километрах, даже чуть больше, а тут какие-то шесть тысяч метров…
— Ты же сказал семь!
— Ну, семь, — поправился Павел Николаевич, — разница по космическим меркам невелика. И скорость самолёта Гагарину показалась совсем небольшой. Что такое шестьсот километров в час, когда, облетая вокруг Земли, космический корабль имел скорость чуть ли не в пятьдесят раз выше! Соображаешь, какая разница была?
— Соображаю, — ответил Игорь, — вернее, совсем себе такой скорости не представляю. Интересно, а звёзды из космического корабля видны?
— Конечно! — ответил Павел Николаевич. — Только они проносились с такой скоростью, что Гагарин даже не успевал их рассмотреть. Он, между прочим, очень жалел, что не имел возможности зарисовать то, что видел в иллюминатор.
— Даже так? Тебе и это известно? — снова удивился Игорь.
— Представь себе — да, — и Павел Николаевич улыбнулся своим воспоминаниям, когда он мальчишкой читал про первого космонавта в газетах. Да к радиоприёмнику прилипал, потому что телевизоров тогда ещё не было. А любопытство его, как любого мальчишку, разбирало сильное.
— Между прочим, — произнёс Павел Николаевич, — при всём том, что Юрий Алексеевич был достаточно мягким человеком, у него всегда на всё имелась своя точка зрения. Так что думай, Игорь, как себя вести. Иногда ведь можно и против общего мнения пойти. Если, конечно, такой шаг ничем серьёзным не грозит.
— Не знаю я, может быть, это сейчас, как ты говоришь, совсем не модно — связывать свою жизнь с космосом, — добавил он, — но моё поколение относится к первому полёту человека за пределы Земли не так, как ваше. Да и вообще, если коллектив более-менее хороший, никакая мода на профессии не разрушит добрых отношений.
— А самое главное, — поднялся он со скамейки и повторил: — Самое главное — это остава��ься человеком. В любой ситуации. Хоть на Земле, хоть в космосе. Тебе бы это любой космонавт подтвердил.