Глядя на него, Шимка не заметила, как её саму закрутили и завертели воспоминания.
Недели через две или три после знакомства, сейчас она уже этого точно не помнила, Толик пригласил её к себе домой, но ввиду того, что у него никогда раньше не было девушки, он не знал, как её развлечь. Поэтому парень, ни до чего так и не додумавшись, то и дело предлагал ей чаю.
Пока его возлюбленная пила чай, Толик посматривал на неё со стороны и, чувствуя, как сердце его потихонечку охватывает что-то очень приятное, любовался тёмными волосами и проступившим после горячего чая на щеках румянцем. Но в особенное восхищение приводил его аккуратный, словно вылепленный лучшим скульптором, носик…
Когда была выпита третья чашка и живот настойчиво стал напоминать о том, что людям положено не только заливать в организм жидкость, но и периодически от неё освобождаться, гостья отлучилась в туалет.
Когда она вернулась в комнату, Толик, понимая, что чаепитие на сегодняшний день окончено, достал с полки альбом с фотографиями.
Они уселись на диван поближе друг к другу, и Толик открыл первую страницу.
— Ой! — засмеялась Шимка, увидев забавного малыша в ползунках и распашонке. — Это ты?
— Я… — смутился Толик. — Ну, тут я совсем маленький, месяца два мне, наверное.
— Надо же, — изумилась Шимка, — два месяца, а уже заметно, что это ты. Показали бы мне эту фотографию, я бы сразу определила, кто на ней снят.
— Правда, что ли? — не поверил Толик, переворачивая страницу. — Неужто я за семнадцать лет ничуть не изменился?
И он улыбнулся. Но следующее фото заставило студента покраснеть, потому что родители, видимо, желая запечатлеть чуть ли ни каждый момент дорогого чада, сфотографировали его в ванной, что называется, «в чём мать родила».
— Ну, — заторопился Толик, — давай перелистывай уже.
И он поспешно закрыл свою фотографию ладонью.
— Да ладно тебе, — и Шимка поправила ему загнувшийся воротник на рубашке, — нашёл чего стесняться, ты же здесь совсем маленький.
— Перелистывай, правда, — продолжал краснеть Толик.
В этот момент раздался входной звонок. Толик забыл про альбом и побежал открывать. Через минуту он уже затаскивал в квартиру большой мешок с яблоками. При этом Шимка обратила внимание на то, как он ловко пристроил серо-коричневый мешок в угол.
А ещё бросились ей в глаза руки Толика — сильные и жилистые. И она внутренне даже спросила сама себя, как это раньше ей не приходила в голову мысль о том, что с виду неприметный студент, оказывается, был самым настоящим силачом.
— Здравствуйте! — раздался у входной двери приятный баритон, и в следующий момент Шимка увидела его обладателя.
— Это мой папа, — заторопился Толик, — вот, знакомьтесь.
— А Вы, стало быть, Катя? — и бархатный баритон вновь заполнил всю прихожую.
Шимке на момент показалось, что небольшое пространство моментально окрасилось в красивый вишнёвый цвет, потому что никакой другой оттенок этому голосу не подходил.
— Да, — не смутившись, ответила девушка, подавая руку отцу Толика. В тот день её тонкая изящная рука словно утонула в широкой ладони Ивана Егоровича.
Каким он тогда был… Красивым, ухоженным. Даже не верилось, что с тех пор прошло всего пять лет.
Резко сдал Иван Егорович полтора года назад, когда не стало жены. И не болел ничем, вернее, никогда ни на что не жаловался — и вот надо же! Сердце, головные боли, желчный пузырь, который срочно пришлось удалять из-за того, что ему вздумалось внезапно воспалиться. А потом ещё и подагра прибавилась. Постоянные волнения, стресс, наступившая за ними депрессия медленно, но верно делали своё дело.
Первое время после похорон Галины Сергеевны Иван Егорович всё на кладбище пропадал. Уходил с утра, возвращался вечером, иногда не совсем трезвый, но всегда с опухшими глазами.
— Уйду я скоро, — неожиданно заявил он Толику за завтраком, — не могу без твоей мамы на свете больше жить. Не могу…
И он, трясущимися руками вытащив из кармана носовой платок, начал сморкаться.
Но серьёзный и возмужавший Толик, который к тому времени успел отслужить в армии, поддерживать отца в его слёзных беседах не стал.
— Ты вот что, бать, — нахмурившись, сказал он Ивану Егоровичу, у которого предательская слеза скатилась прямо в стакан с чаем, — давай заканчивай слёзы тут проливать. Похоронить тебя — это дело нехитрое. Только давай договоримся, что перед тем, как ты в своё дальнее путешествие отправишься, ты дашь мне сделать ещё одно дело.
— Маме, наверное, памятник гранитный поставишь, да? — с надеждой посмотрел на сына Иван Егорович.
— Памятник — это само собой разумеющееся, — не терпящим возражения тоном ответил Толик, — но сейчас я не об этом.
— А о чём тогда? — уныло спросил Иван Егорович, словно кроме установки памятника дел у двух мужчин больше не было.
— Жениться я хочу, — серьёзно сказал Толик. — На Шимке, то есть на Кате жениться. Так что это ты того… правда, давай прекращай уже. А то я скоро включу душ — и оттуда вместо воды мне целая ванна из солёных слёз нальётся.
— Ну, что ж, жениться — так жениться, — Иван Егорович снова вздохнул. — Зарегистрировать отношения — это дело хорошее.
После этого разговора он заметно переменился. И хотя молодой человек порой заставал отца сидящим в задумчивой позе, было видно, что приготовления к свадьбе отодвинули горестные мысли Ивана Егоровича на задний план.
К несказанному удивлению Толика, он даже поехал вместе с ним в магазин, чтобы помочь выбрать подходящий костюм для предстоящего торжества. А потом два часа упорно «сидел» на телефоне, чтобы заказать подходящее кафе: чтобы и от дома было недалеко, и цены были «некусачими».
Когда пришёл назначенный день и молодые поехали в ЗАГС только с друзьями, он не обиделся — ему объяснили, что родителей на официальную часть заключения брака приглашать уже давно не принято. Зато вечером, когда настал черёд празднества, плясал так, что друзья не поверили Толику, что его отцу уже минуло шестьдесят лет.