Брест был особенным. В нем с самого начала совпало и вросло в меня все, что я так любил: и теплая погода, и южный говор с украинскими нотками местного населения, и потом несколько наших романтических поездок, воспоминания о которых вызывали легкий приступ восторга и сладкой меланхолии, которые были как наркотик, который хотелось снова и снова.
Идея спонтанно, почти без подготовки, на гребне набегающей эмоции купить билет, кинуть в рюкзак самое необходимое и уже вечером сидеть в вагоне, глядя, как за окном медленно уплывает перрон вместе с твоими заботами и проблемами, сладко опьяняла. Она заставляла испытывать всем известное внутреннее ликование и дрожь от предстоящей поездки, в которой тебя непременно ждут радость открытий и, может быть, само счастье, и одновременно несчастье возвращения домой, чтобы снова испытывать эту сосущую под ложечкой жажду.
Почти бессонная ночь, раннее прибытие на, пожалуй, самый красивый из белорусских брестский вокзал, первая чашка кофе с бутербродом в еще сонном кафе…
Это так здорово, так умопомрачительно сладко приезжать в другие города рано поутру. Когда солнце только встает вдалеке, осторожно проливая свое раннее золото на остывшие крыши и замерзшие верхушки деревьев. Город просыпается, как большой улей, начинает гудеть все сильнее и сильнее, разгоняя ночной туман. Впереди маячит еще один день.
Если есть в холодной Беларуси юг, то Брест — это белорусские Сочи. Аллеи из раскидистых южных сумах, так напоминающих пальмы, погода на два-три градуса теплее, чем по северу, клумбы в ярких цветах в ноябре.
В тот день я почувствовал, что заболеваю. Буквально ощутил, как какой-то вирус самым наглым образом внедрился мне в нос, а потом, немедля, и к горлу подобрался. Второе дыхание к обеду быстро закончилось, и я, промчавшись почти галопом по всем главным улицам, обязательным к посещению, буквально свалился с ног.
Пятьсот метров — и на скамейку, еще триста — и снова, без сил, присесть. Мне не хотелось верить, что это корона, со мной такое было много раз, особенно после бессонной ночи в вагоне. Но странный упадок сил, когда буквально оставалось добраться до номера и рухнуть на кровать, разбавлял мою радость висельными мыслями.
Тогда, не желая поддаваться тоске и унынию, я заказал себе в номер «лекарства»: коньяка и закуски. Принял горячую ванну, выпил двести граммов армянского напитка вперемешку с Терафлю, закусил, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, и завалился спать, уверенный, что все плохо.
Странно, но наутро мне было лучше. В который раз народные средства не подводили.
Второй день я провел веселее. Прогулка по набережной, по главной, пешеходной, Советской улице, где народ толпой вывалился погреться на воскресном солнышке, песни под гитару…
Я вспомнил, как всего и уже два год тому я на этом самом месте ходил в магазинчик со своим новым знакомым, французом Матьё. Мы познакомились в хостеле, где оба остановились, и я был невероятно рад попрактиковать свой французский с его носителем. Мы, как и подобает настоящим французам, зашли в магазинчик поблизости и купили вина и винограда, оживленно и так по-французски беспечно болтая под строгие взгляды брестчан.
Тогда мы просидели полночи, а на следующее утро я уехал во Львов. Тогда — когда границы еще были открыты и никто не требовал никаких тестов и масок, и все казалось таким безобидным и беззаботным.
На следующий день, вместо того чтобы вернуться домой, я, снова так же сумасбродно и внезапно меняя свои планы и несомый авантюристской волной, купил билет до Волковыска, городка в двухстах километрах севернее, решив заглянуть на день туда, упрямо не желая верить, что лето давно закончилось и снова нужно возвращаться домой.
Четыре часа на местной тарантайке с заездом во все вёски и на все остановки, с водителем, который, казалось, никуда не торопился — и вот я уже в Волковыске. Небольшом городе к северу от Бреста, опутанном легендами о волках, высях и каких-то разбойниках, которые и дали название городу.
Быстрое знакомство с номером на мансарде, обзор местных нехитрых достопримечательностей. У магазина я познакомился с белым котом, который ко всем ластился и заглядывал напрасно в глаза.
Специально ради него я зашел в магазин, купил жареной рыбы, еще кое-что для себя.
Белый кот уже медленно удалялся в сумерках, наверняка думая, что спать придется лечь голодным и олицетворяя собой всю печаль невеселого Волковыска, когда я его подозвал и под то ли неодобрительные, то ли напротив, взгляды местных тетушек щедро угостил рыбой.
На город быстро опускались сумерки, делая его еще более чужим, а мою тоску еще непреодолимее. Мне снова с невероятной силой захотелось в родной и теплый Брест, в прошедшее лето, в прошлое, и в голову закралась совсем глупая идея поехать обратно. Словно это могло как-то помочь…
«Похоже на бегство от самого себя, — невесело подумалось. — Или к себе…»
Совсем невеселый вечер с невеселыми мыслями. И только рекламный щит в осенних опавших листьях напротив гостиницы все еще приглашал меня поехать в лето на Черное море, в Затоку, Коблево и Железный порт.
Мимо прошла какая-то молодая женщина с сигареткой в руках, поглядывая ненароком в мою сторону.
— Мужчина, огоньком не угостите?
— Извините, не курю, — хмуро и по привычке бросил я, но тут вспомнил, что у меня в рюкзаке где-то должна быть зажигалка.
— Момент… — еще не глядя на незнакомку, я с трудом выудил зажигалку из бокового кармашка и, бережно прикрывая ее от несильного ветерка, дал даме прикурить, невольно разглядывая ее.
Ее лицо в колебаниях пламени мне показалось странно знакомым. Черты его были словно из книг, которые я читал в юности, тонкими и нервными. Глаза насмешливо и одновременно ласково улыбались, словно знали что-то обо мне.
«Как Мэри Чаворт», — невольно подумалось мне, совсем не к месту.
— Вы не торопитесь? Может, выпьем вместе кофе? И все покажется не таким печальным, — по-дьявольски, словно читая меня, зачем-то добавила она…