Вот здесь и стали появляться слова, которые казались, наверное, нашим предкам или смешными, или забавными. Потому-то, может быть, они и пристраивали их к «неполноценному»: ну разве можно нашего коня назвать каким-то забавным словом «шваль»? Шваль — это что-то ненужное, лишнее, вероятно, было для русского слуха: шваль — она и есть шваль.
Некоторые иностранные слова, попав на российские просторы, занимали свободные ниши, означая что-то «непотребное, срамное», для которого и слов-то не находилось в русском языке. Так в эту нишу вписался трехбуквенный заменитель огородного овоща, означающий в родном монгольском языке всего-то ветер, смешав в обычной фразе «иди до ветру» русский с монгольским, хотя смысл, если задуматься, практически не изменился.
Как показывает жизнь, иностранные слова попадали в русский язык, в основном, после значимых событий и, в зависимости от их положительного или отрицательного влияния, оказывались в какой-то своей определенной нише, расширяя и обогащая наш язык. Или уходили в его «закоулки», становясь жаргоном.
Наш язык также вписывался в иностранные, обогащая их. После известных событий 1917 года в польском языке появилось почему-то слово «коллективизация». Во многих языках мира в разные годы и по разным причинам осели такие русские слова, как боярин, копейка, рубль, соболь, тройка, стерлядь, колхоз, ленинизм, товарищ, бабушка, самовар, место, балалайка, не говоря уж о водке…
Вспомните, как во все языки мира в 1957 году вошло наше слово «спутник». Тогда — применительно к маленькому серебристому шарику с четырьмя антеннами и короткими сигналами «бип-бип-бип», которые ловили все радиолюбители мира. Потом появились такие слова, как лунник, стыковка, и целый ряд специфической терминологии…
Казалось бы, все замечательно: мы обогащаем свой язык за счет других языков мира, а они расширяют свои — за счет нашего. Однако здесь не все так просто, как мы думаем. С началом перестройки в наш язык хлынул целый поток англоязычных слов, которые агрессивно стали внедряться в него, вытесняя наши, родные слова, понятия и значения.
С развитием науки, промышленности и политической изощренности русский язык стал принимать в себя в разное время наряду с латынью, в первую очередь, немецкую, французскую и английскую терминологию. Мы уже забыли, что:
- «база, балкон, банк, дренаж, дуплет, парад, парашют, перрон, понтон, порт, практика, рампа, революция, режим, резюме, реле, ремонт, рутина…» — это французские слова;Реклама
- «архив, анкер, дрезина, дефицит, дуэль, имитация, инженер, интервент, инсульт, кабинет, лозунг, ломбард, митинг, мобильник, минерал, патент, пикет, рашпиль, ракета, рюкзак…» — немецкие;
- «инфляция, коррупция, локаут, локомотив, монитор, напалм, нокаут, ноу-хау, парк, пикник, пиксель, пионер, плед, радар, реактор, реверс, револьвер, регион, резистор, рекорд, роуминг» — английские;
- «дрель, информатор, казарма, облигация, пародия, партия, пенсия, полиция…» — польские.
Этот список можно продолжать еще очень долго. Но вот что интересно: наш словарный запас пополнялся до недавнего времени полноценными словами, несущими определенный смысл. Чем богаты, тем и делились. Так кулинарные изыски привнесли итальянские, венгерские, французские определения. Все эти слова благополучно вписались в наш язык потому, что в нем не было аналогов или они были менее точны в своем определении.
Однако в современный русский язык в последнее время проникают и другие, не столь безобидные слова и выражения, которые агрессивно вытесняют их русские аналоги. К сожалению, мы не противимся этой агрессии, а иногда даже на самом высоком уровне поощряем ее. У нас везде уже менеджеры (управленец, руководитель) вместо главных специалистов по управлению, которых стало почему-то значительно больше, чем того, чем они должны управлять.
Надо сказать, удачно вписалось в русский язык слово «бренд», которое «означает знак, символ, слова или их сочетание, помогающие потребителям отличить товары или услуги одной компании от другой». Одним словом, что-то такое, что в русском языке до перестройки не обозначалось.
Следом возникли мерчандайзеры — это сотрудники на торговых точках, отвечающие за продвижение и продажу предлагаемого товара (хотя раньше это делали продавцы или специалисты отдела сбыта готовой продукции); прокрастинаторы — люди, осознающие необходимость выполнения вполне конкретных важных дел (например, своих должностных обязанностей), пренебрегают этой необходимостью и отвлекает своё внимание на бытовые мелочи или развлечения (Википедия). В советское время, да и при царизме, таких людей называли лодырями (с англ. — бездельник, человек, избегающий работы).
С появлением интернета появились всевозможные провайдеры. Согласно Википедии, в частности:
Интернет-прова́йдер — организация, предоставляющая услуги доступа к сети Интернет и иные связанные с Интернетом услуги. К основным услугам интернет-провайдеров относятся: широкополосный доступ в Интернет, коммутируемый доступ в Интернет, беспроводной доступ в Интернет…
Реклама
Иначе говоря это — организация доступа в интернет или в какие другие системы.
Мы уже давно забыли слово «добровольцы» (добро + воля), выдавив его из родного языка и обменяв на «волонтеры». Мы почему-то стали стесняться своего родного «великого и могучего». Мы даже на упаковке продукции, производимой в России, пишем инструкцию или назначение, состав и основные исходные данные или технические характеристики на английском языке. И только где-то «на задворках» упаковки мелкими буквами можно прочесть краткие данные о продукте. Ну, если мы стесняемся того, что производим, тогда это оправданно.
Вот и президент уже едет на саммит (верх, вершина), а не на встречу. А ведь состоялась-то встреча. Возможно, слово «саммит» в современном политическом мире более отображает смысл — это, как вершина айсберга (его 1/7), которую видно, а вот что таит в себе сам айсберг, надо еще рассмотреть в оставшихся 6/7! Возможно. Но вот встреча изначально такого не подразумевает. Встреча изначально честнее…
Конечно, наивно думать, что «встреча» была бы весомее, чем «саммит», но, с другой стороны, мы все время забываем, что каждая буква любого языка несет свой сакральный смысл, а их комбинация, именуемая «слово», усиливает, ослабляет или полностью меняет его. Не случайно наши предки сначала учили буквы и их значение, а потом уже складывали их в слова.
Мы заменили слово «карантин» (кстати, пришедшее в наш язык из итальянского), означающее систему мероприятий по предупреждению распространения заразных болезней, на «локдаун» или «резкое сокращение социальной активности по причине закрытия учреждений и запретов на передвижение». Как видим, ничего, связанного с «заразными болезнями», в его смысле нет. Может быть, поэтому мы и с пандемией не можем справиться, что не те слова в нужном месте употребляем?
Неплохой иллюстрацией этого, мне кажется, могут быть строки нашего современника поэта Вадима Шефнера (1915−2002):
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.
Александр Сумароков (1717−1777), русский поэт, драматург и литературный критик, один из крупнейших представителей русской литературы XVIII века (его считают первым профессиональным литератором России), с горечью рассуждал о вкраплении (корень — крап) к делу и ни к делу в речь некоторых светских снобистов иностранных слов и фраз:
Другой, не выучась так грамоте, как должно,
По-русски, думает, всего сказать не можно,Реклама
И, взяв пригоршни слов чужих, сплетает речь
Языком собственным, достойну только сжечь.
«И, оборот схватя, несвойственный и бедный, / Приносит языку красы в подарок вредны», — согласился бы с ним Дмитрий Хвостов (1757−1835), русский поэт (один из поздних представителей поэтического классицизма), военный и государственный деятель.
А ведь прав был Хвостов! Примером тому может служить (как раньше бы сказали: слово-паразит) печально известное «вау», которое вошло в лексикон не только молодежи, людей среднего возраста, но и представителей так называемой телевизионной культуры, которая должна нести в народ светлую, чистую и не засоренную жаргоном и словами-паразитами правильную речь.
А что на практике? По всем каналам с утра до вечера слышится в передачах и рекламах: «вау!», «вау?», «ва-а-у!!!». Невольно вспоминается известная своим огромным словарным запасом Эллочка-людоедочка! Написала слово огромным без кавычек потому, что она имела в запасе хотя бы еще несколько слов, обозначающих конкретные предметы…
Существует версия, что «вау» как восклицание с оттенком удивления появилось впервые в 80-е годы прошлого столетия. Тогда американские ученые приняли таинственные радиосигналы из созвездия Стрельцов столь высокого качества и упорядоченной структуры, что их открыватель Джерри Р. Эйман, обвел их на распечатке кружком и рядом написал «Waw!», что означает: «Ничего себе!»
И вот теперь мы по любому поводу с разной, но непременно радостной («Вы хотите, чтобы у вас было вау?! Тогда мы идем к вам!») интонацией восклицаем: «Вау!»
Надо сказать, что в последнее время в лексикон, прежде всего, молодежи протискивается еще одно подобное «слово» — «ауф». Это, наверное, чтобы догнать Эллочку-людоедочку по словарному запасу!
И опять здесь можно вспомнить А. Сумарокова, который в свое время, предостерегая молодежь, писал:
Во век отеческим языком не гнушайся,
И не вводи в него
Чужого, ничего;
Но собственной своей красою украшайся.
В последние годы некоторые наши деятели начали использовать в разговорной речи глагол «есть»: «Это не есть очень правильно», — имитируя из себя не то иностранца, осваивающего русский язык, не то специалиста по древнему русскому языку, который по рассеянности не может использовать современный. А мне почему-то, вспоминается фонвизинский Митрофанушка с его знаменитым «Аз есмь скот, а не человек».
И вот после всего того, что мы делаем со своим «великим и могучим», мы хотим, чтобы нас уважали. А как можно уважать нацию, если она стесняется своего родного, сформированного веками языка, если она вольно использует англицизмы взамен полноценных аналогов родного языка?!
Уважать свой язык — это значит уважать себя. Не случайно сейчас многие народы, живущие рядом с нами, поднимают свою культуру, в первую очередь, через свой родной язык, обычаи, обряды, народную одежду. И это вызывает большое уважение.
Когда мы поймем, что наш язык нуждается не в конституционной охране, а в любви к нему, бережном отношении и уважении, тогда и нас будут уважать.
Хочется вспомнить, что сказал о русском языке поэт Леонид Корнилов:
Древним словом мы с будущим слиты.
Человечество — наш ученик.
Наш круг чтенья — земная орбита.
Наша Родина — русский язык.