К тому же этот высоченный берег был изрезан ключами, не пересыхавшими даже в самые жаркие летние месяцы и не замерзавшими зимой. В ключевой воде, похоже, было довольно много железа, потому как русла ручьев от их не заросшего травой края и до самого дна, были покрыты окисью железа, как ржавчиной. Видимо, эти ключи были такие старые, что со временем разрезали берег как бы на пирамиды, напоминающие горную цепь, покрытую лесом, отсюда, по всей видимости, и — Шиловские горы. Спуститься с них к реке в некоторых местах ещё можно было, но вот подняться без специального снаряжения — только в одном.
А чуть выше по течению, начинались луга с множеством озер, в которые весной, во время половодья, заходила вода, а потому, естественно, там водилась рыба. Чаще всего в этих старицах почему-то ловился золотой карась, которого в самой Лузе было значительно меньше. Похоже, наши вятские караси любили в реке подремать. И потому становились легкой добычей щуки. А в старицах, наверное, её не было.
Ну, так вот, ближе к теме. На срезе леса и луга, у самого переката с каменистым дном и хаотично набросанными поперек русла валунами, стояла большая рубленая изба, в которой, помимо настоящей русской печи, вмещалось ещё шесть кроватей и огроменный стол, за которым, при желании, можно было не только есть-пить, но и играть в пинг-понг. Вот батя со своими друганами там и дежурили летом. Три человека по три дня. А потом, на следующие три дня, само собой, менялись.
Для них всех это была работа. На реке, в напряженный период молевого сплава. Со всеми отсюда вытекающими. Ну, а для меня, пацана, это был… Рай земной. Самый настоящий рай. Три дня! Если в лесу — грибы, ягоды. На перекате — знатная рыбалка. Опять же: лодка с мотором и две на веслах. Одна — в верховьях участка, другая — возле избы. И любая из них обязательно оставалась в моем распоряжении. А это, естественно, сильно расширяло мои возможности в части той же рыбалки.
Наверное, мало кто помнит, но в пору расцвета колхозов и совхозов те из них, у кого имелась такая возможность, организовывали летние коровники (выпасы). Коров и телят на лето выводили пастись к речке, на заливные луга, в те места, куда не пробиться технике, чтобы это многотонное травяное раздолье скосить, высушить, а потом и вывезти. Вот в таких местах строили легкие навесы, чтобы коровам было где укрыться от полуденного зноя или вдруг прошумевшего короткого летнего дождичка, устанавливали электрический движок для работы доильных аппаратов и света… Вот, в принципе, и всё. Ну, и комбикорма для подкормки, естественно, завозилась какая-то толика.
Конечно, не всё колхозное стадо, но полста голов в одном таком лагере размещалось. Постоянно при коровах и телятах был сторож, а доярок утром и вечером из ближней деревни привозил полноприводной двухосный, а потому и высокопроходимый, ГАЗ-66 «Шишига». Он же забирал молоко. Но не всё, так как часть его шла на подкормку телят, содержавшихся отдельно, в соседнем загоне.
Коровы доились хорошо, а телята за лето вес набирали прилично. Благо, травы — вдоволь, воды — хоть залейся, ветер с речки мошку и комаров разгоняет. Поел и лежи себе на песочке, пережевывай съеденное…
Напротив нашей избы сплавщиков находилось два таких загона, к ним подходила кое-как проезжая дорога от деревни Учка, поэтому отсюда молоко вывозили регулярно. А вот в том загоне, что находился ниже по течению Лузы, у хутора, который по имени хозяйки назвался Алексаха, большая часть молока уходила на выпойку телят.
И как-то утречком плывем мы вчетвером (трое взрослых и я с ними) на лодке, на смену заступать, вдруг батя поворачивает к хутору и говорит:
— Ты посиди в лодке, а мы с мужиками молока наберем.
Пристали к берегу, они взяли чайник и ушли, а я сижу. Жду-жду. А их всё нет и нет… Хотя слышу: разговаривают, смеются. Ну, я ещё немного подождал и думаю: чего это я в лодке сижу? Выбрался на берег, пошел на голоса. Смотрю, они со сторожем из чайника в стаканы что-то белое, чуть коричневатое (как сильно разбавленное какао) разливают и, главное… чокаются. Чокаются!
Я сначала подумал: мужики прикалываются. Потом пригляделся, прислушался: а у них уже языки еле ворочаются. Оказалось, еще на прошлой смене они привезли сторожу дрожжей, сахара, тот и замутил на парном молоке флягу браги!
Батя меня увидел, повернулся, протянул стакан, в котором наполовину была налита эта бело-коричневатая жидкость, и говорит: «На, Кось, попробуй… Какой нектар получился!» Я и попробовал. Действительно, вкусно оказалось, только слегка язык пощипывало.
Но я всё-таки выдал им по поводу того, что это ж надо было додуматься: брагу на парном молоке поставить. На молоке! Парном. Детском диетическом продукте! Я знаю. Про это в разных умных книжках прописано. Черным по белому. Вот такенными буквами! А они только засмеялись в ответ:
— Эх ты, салага! Не понимаешь ничего. А туда же! Да температура парного молока — как раз то, что надо для брожения и, соответственно, приготовления браги.
По итогу пришлось мне за штурвал садиться, потому как они уже еле ноги передвигали. Но оставшиеся полфляги не забыли. С собою в лодку погрузили. Мы, мол, после того, как смену закончим, на обратной дороге пустую тару закинем.
И вот такая, оказывается, бывает брага. На парном молоке. Не могу сказать, есть ли от неё какая польза, как от того же кумыса, но… Желудки на следующий день она у мужиков хорошенько прочистила. С самого утра они в очередь к месту общего пользования, с дыркой до центра Земли, стояли. А если уж кому вообще невтерпеж было, так приходилось им бегать «под кустики». Благо лес, вот он, рядом.