Купить там требовалось всего-то ничего: пару плавленых сырков да граммов двести конфет для Алевтины Сергеевны, название которых Валерик тотчас же забыл, как только оказался за калиткой и увидел промелькнувшую в траве серо-коричневую ящерку.
Стас тоже успел заметить острый хвост ящерицы, поэтому минут десять они безуспешно пытались найти её в густой траве и около деревянного забора, который как раз в том месте примыкал к дому. После того, как оба поняли тщетность своих попыток, они двинулись по направлению к сельмагу.
В это время мимо них на чёрном мопеде проехал живший напротив Мишка, который тоже появлялся в деревне исключительно в дачный сезон. Поскольку Мишке было уже почти четырнадцать лет, а выглядел он на все шестнадцать, он безбоязненно рассекал по деревенским дорогам на рычащем и пускающем дым старом мопеде, доставшемся ему от деда.
Увидев это, Стас с Валериком, не сговариваясь, помчались вслед за дымяще-тарахтящей машиной и стали на бегу просить Мишку, чтобы он их прокатил хотя бы немножечко. Но Мишка, вроде бы сначала сбавивший ход, неожиданно дёрнул с места так резко, что в малышей из дымового отверстия вылетели огромные клубы сизого дыма, пахнувшего бензином.
От этого Стас с Валериком сначала закашлялись, а затем, пока шли до магазина, тёрли глаза, которым от контакта с дымом тоже изрядно досталось.
В магазине по случаю жаркого дня никого не было. Валерик взял два сырка в блестящей упаковке и стал смотреть на конфеты, сосредоточенно вспоминая, какие именно из них просила его купить Алевтина Сергеевна.
— Какие-то с жёлтыми цветочками, — шептал себе под нос Валерик, — а может, не с жёлтыми… А может, это и не цветочки были, а просто название какое-то такое всё в цветочках. Вернее, про цветочки.
Так, бормоча, но не до чего и не додумавшись, Валерик выбрал упаковку конфет на своё усмотрение, да на сдачу купил ещё две жвачки — себе и другу.
Стас, развернув жвачку, сначала втянул в себя её клубнично-банановый запах, а потом уже положил целиком в рот, подумав при этом, что ему-то уж бабушка ни за что не купила бы жвачку, потому что, по её мнению, это была «пустая трата денег».
— Слушай, — дёрнул он за подол рубашки Валерика, — а тебя не будут ругать, если ты не те конфеты принесёшь?
Но Валерик ничего не ответил, он только отрицательно покачал головой и махнул рукой: мол, о каких ты тут ещё конфетах ведёшь речь, жуй жвачку и молчи!
Тут Стас вспомнил, что жевательную резинку в розовой упаковке они купили тоже без разрешения, и почему-то немного струсил от таких своевольных действий друга. Валерик же направлялся к дому широким шагом, размахивая полупустым полиэтиленовым пакетом, в котором кроме сырков и конфет ничего не было, и, судя по всему, ни о чём не думал и ничего не боялся.
Когда они проходили мимо будки, где, высунув язык, дремала Веста, Валерику пришла в голову идея угостить собаку сладеньким. Пока они разрывали пакет, пока Валерик разворачивал конфетку, Стаса всё не покидало беспокойство, что и сдачу они без разрешения потратили, и конфеты вообще не те купили…
— Баб! — зайдя в дом, закричал Валерик прямо с порога. — Мы пришли!
Алевтина Сергеевна, возившаяся в кухне, тотчас расплылась в улыбке:
— Пришли, мои золотые, ну, мойте руки, сейчас компотику вам свежего налью.
— Баб, — небрежно перебил её Валерик, — а мы тебе, кажется, не те конфеты купили. Я забыл, какие ты просила, и купил, которые мне понравились.
— Ну и что? — удивилась Алевтина Сергеевна. — Что купили, то и ладно.
Пока Валерик со Стасом возились около рукомойника, туго привязанного к дереву бечёвкой, Валерик, всё ещё жуя жвачку, прокричал:
— Баб, а мы ещё на сдачу резинку жевательную купили!
И тут пришла очередь удивляться Стасу.
Вместо того чтобы отругать внука, который, как сейчас сказала бы его бабушка, делает всё по принципу «что хочу, то и ворочу», Алевтина Сергеевна, закивала головой и, как всегда, по-доброму произнесла:
— Ну и молодцы. А зачем ты мне об этом рассказываешь? Купили — и купили…
Стас было замер, потому что ему за такие лишние траты сейчас досталось бы «по полной программе», но видя, что Алевтина Сергеевна вышла из дома и направилась к курятнику с большой кастрюлей оставшейся от завтрака каши, он быстро вытер руки о висевшее рядом полотенце, удивлённо шепнул:
— А я думал, что она тебя сейчас так ругать будет…
— Да не умеет она, — так же шёпотом ответил Валерик, — говорил же тебе. Что ты всё не веришь? Пошли уже компот пить, забыл, что нам на террасе две большущих кружки оставили?
А Стас, скосив глаза в сторону курятника, где Алевтина Сергеевна кормила кур, подумал, что раз она так легко разговаривает с людьми (и даже с курами, неизменно называя их «красотками»), значит, и вся её жизнь была такая же лёгкая и спокойная. И что она, эта жизнь, всегда улыбалась бабушке Валеры, как им сейчас улыбалось сияющее с небес солнце. А как же иначе? Ведь по его меркам, она всегда пользовалась только «хорошими» словами, такими как «золотко», «солнышко», «лапочка», «дорогой ты мой». Казалось, что ничего другого она и не знала.
Стас, хотя и закончил уже второй класс, но всё же был ещё совсем маленьким и не знал, сколько всего на самом деле пришлось пережить всегда пребывающей в хорошем настроении Алевтине Сергеевне. Взрослые же вряд ли бы стали делиться с ним такими секретами, которые маленьким детям знать не полагается.
Поэтому Стас не знал и не ведал, что судьба далеко не всегда баловала Алевтину Сергеевну, и порой приходилось ей слышать в жизни совсем не те слова, которые она так часто произносила и к которым привыкли все её домочадцы и соседи.
Стас совершенно ничего не знал о том, что во время пожара на нефтебазе, где Алевтина Сергеевна работала после окончания техникума, она получила сильные ожоги дыхательных путей. Как долго лежала в больнице, в которой врачи еле выходили её, тогда ещё совсем молодую.
Как позднее родившийся у неё мальчик — будущий папа Валерика — оказался очень слабеньким. Как родственники шептались за спиной, глядя на хилого младенца: «Не жилец», — и при этом огорчённо качали головами. А она, не веря в эти слова и надеясь только на хорошее, выхаживала его, не спала ночами вместе с мужем. Как вся его зарплата порой уходила на лекарства для сына, постоянно болеющего, но остававшегося для мамы таким дорогим, таким родным…
А потом сгорел у них дом, и как к ней, надышавшейся во время пожара дымом, вернулись серьёзные осложнения. И вновь больница, больница, больница…
Уже после, когда сын подрос, ей и вовсе пришлось сменить загазованные городские улицы на тяжёлую, но зато в плане экологии более чистую деревенскую жизнь. Так она и стала жить в деревенском доме, который, благодаря трудолюбивым рукам и постоянной заботе, стал уютным.
То, что пришлось пережить Алевтине Сергеевне, любого другого человека просто бы сломило, как тонкий прутик. Но бабушка Валерика не замкнулась на сыпавшихся на неё, словно из мешка, проблемах. То ли по натуре своей была очень стойким и жизнерадостным человеком, то ли усвоила от родителей своих жизненный принцип — никогда не жаловаться и не сетовать на судьбу, а только выглядела она всегда весёлой.
И лишь годы вроде бы незаметно прибавляли ей морщинки на лице. Да на голове с каждым летом становилось всё больше седых волос. А ещё с недавних пор появилась у неё какая-то неприятная ломота в пояснице. Но она об этом никогда никому не говорила.
А говорила только то, что слышали все, кто приезжал к ней в гости и кто жил рядом. То, что постоянно слышал и Стас, к которому Алевтина Сергеевна иначе как «милый мальчик» или «мой лапочка» не обращалась.