Когда-то Фаина Георгиевна Раневская утверждала, что старость — это просто свинство! Это понимаешь и ощущаешь только на собственной шкуре. Тут надо оговориться, что старость неоднородна. Она имеет определённые периоды состояния, хотя элементы упомянутой «гадости» присутствуют во всех стадиях. Важен и гендерный признак: женщины чувствуют старость иначе.
У них первая стадия — любовь к песням Стаса Михайлова. Далее, если дама признаётся в своём возрасте, значит, она из него давно вышла, а настоящая старость для женщины наступает, когда телевизор становится ей интереснее зеркала…
Мужикам зеркала ни к чему — только когда бреются, а у меня борода. Бреюсь редко! У мужиков
Мне супруга давно вынесла приговор:
— Один позор смотреть, как ты это делаешь, выдержит не каждый! Подумают, что и я такая же древняя!
А я и не набиваюсь… Не очень-то хотелось. Тем более что годы мелькают, как деревья за окном курьерского поезда.
Так что в остатке? Болезни, воспоминания и размышления. О чём они? О жизни, конечно. Отчего пожилых людей тянет делиться воспоминаниями? Да потому, что большинству стариков больше делиться нечем. Бриллиантов нет, как у Зыкиной, или недвижимости в Америке, как у Джигарханяна или Леонтьева.
Сегодня, словно грибы, на телеэкранах появляются претенденты на наследство публичных и, как оказалось, не бедных людей. Востребована телепрограмма «ДНК», где современные болдыри или кандидаты в них пытаются доказать родство с очередным богатым Буратино! А у меня, как и у большинства, и пяти монет нет! Сбережения остались в стране Дураков!
Незадолго до смерти мама сказала мне: живите с братом дружно, помру — поделите всё поровну. А что делить? Две сковородки, три кастрюльки. Квартира — и та не её. Одна серебряная серьга — вторую давно потеряла. Тряпки на помойку… Всё богатство — фронтовые награды. Бедная мамочка!
Я вывесил её медали и ордена на видное место на стене, пришпилив их к родному и победному кумачовому флагу СССР. Там же и дедов «Орден Ленина». Для своих наград, более скромных, оставил место пониже.
Так что же переносится труднее всего, особенно в первый период после выхода на пенсию? Не знаю, как для кого, а для меня — домашняя изоляция. Может быть, это носит индивидуальный характер: передвигаюсь с трудом. Ограничение свободы движения и других возможностей приводит к понятию человека с «ограниченными возможностями», и не обязательно для этого быть инвалидом. Просто ты с возрастом теряешь мобильность во всём.
Как известно из механики, тело, движущееся в трёхмерном пространстве, максимально может иметь шесть степеней свободы: три поступательных и три вращательных. А сколько степеней свободы имеет человек?
Я — механик по образованию. Поэтому представил старение
человека — как потерю возможностей, то есть степеней свободы. Можете возразить — это, скажете вы, вульгарный подход к жизнедеятельности. Может быть, но я не пионер в подобных рассуждениях.Известный во всём мире советский хирург, кардиолог и учёный Николай Амосов (1913−2002 гг.), в книге «Моя система здоровья» задолго до меня объяснял работу сосудов, сердца с точки зрения механики. Что означает потеря степеней свободы живого человека, а не твёрдого тела, и сколько у него этих степеней?
Вспомните себя… Когда вы почувствовали, что начали уставать? Пустяковые дела, которые ещё совсем недавно были по плечу, теперь вызывают непомерные усилия?
Есть анекдот о том, что думает
Услышав эту басню, посмеялся, а теперь сам всё продумываю, что можно одновременно сделать, для экономии сил и движений. Раз «процесс пошёл» — значит, вы начали терять степени свободы. У каждого количество разное. Эти степени распространяются на все виды деятельности, даже на мыслительный процесс!
В психологии происходят ещё большие потери и преобразования. Начинается это с изоляции, не считая общества бабок и дедов во дворе. Те интересуются всем, особенно политикой Путина, медициной и сельским хозяйством. Мой сосед, например, спрашивал во дворе (я — авторитет на скамейке), куда отправить письмо, чтобы немедленно вернули передачу «Сельский час».
А так живёшь и никто тобой не интересуется, кроме родных, да и те в силу традиций, иногда из благодарности, реже по любви, а чаще по инерции, из чувства долга. А многим и он неведом — тогда тишина. Ты один, сам по себе. Зрелище печальное.
Особенно, если жизнь до пенсии бурлила и фонтанировала. Вокруг тебя всё крутилось и вертелось. Кажется, в твоё отсутствие немыслимо дело, которому служил верой и правдой столько лет. Вдруг в одночасье — стоп, машина! Как тут не вспомнить Чеховского Фирса:
— Про меня забыли… Жизнь-то прошла, словно и не жил… Силушки-то у меня нету, не осталось ничего… Эх ты… недотёпа!
Вот ты дома в шлёпанцах и сидишь в кресле! Ничего не остановилось… Небо на землю не упало, а если продолжает внутри «бурлить» и силы остались в отсутствие занятости — несчастные домашние! Всё это надо пережить.
Одессит, поэт, автомеханик, участник войны Михаил Талесников написал:
Когда тебе за восемьдесят лет,
Пускай ты добр и щедр душой, к тому же,
Умён, философ, эрудит, поэт (писатель),
Ты никому ни капельки не нужен.
Поэту повезло: эк, хватил, «за восемьдесят»! Всё случается гораздо раньше. Ты свободен от прежней жизни, и эта свобода угнетает, потому что «ты никому ни капельки не нужен», а дети и внуки смотрят на тебя, как на мамонта, не умеющего пользоваться их гаджетами. И фраза «ты ничего не понимаешь» становится расхожей.
А свобода, полученная от ничегонеделания, мгновенно становится не в радость. Это не свобода, а ненужность, которая разъедает душу, как ржавчина. Прочитал в Интернете, что американское психологическое общество считает, что в этом случае происходит утрата «собственной потребительской стоимости» (ох, уж эти американцы — всё в монетах!).
Я бы сказал проще: невостребованность стариков — беда. Бабушкам легче. Они заняты домашней работой, внуками, если, конечно, есть, но они вырастают и вырастают с космической скоростью.
Мои единственные оставшиеся друзья — супружеская пара (остальные уже ушли из жизни), бывшие коллеги по работе, живут в Ростове-на-Дону. Жена друга пишет: «Тебе хорошо, нашёл себя, пишешь, тебя читают… Находишься в коллективе единомышленников, а мы в болезнях, да муж в рыбалке, а зимой пилит меня тупой пилой! И никому мы, в общем-то, не нужны».
Меня действительно спасла литература. Она — любовь всей жизни. Хотел стать филологом, журналистом, а стал инженером-механиком. Судьба… Но с шестнадцати лет вёл записи и писал в стол.
Выйдя на пенсию, накупил книг по рисунку, композиции, цвету, красок и решил посвятить остаток жизни живописи, но желание писать перевесило. Тем более что писать для меня сподручнее: к выходу на пенсию издал более 50 трудов по специальности.
Советов, чем занять себя на пенсии, не даю: каждый решает сам. Один ловит рыбу, занимается резьбой по дереву, другой мастерит мебель, третий чинит часы, четвёртый поёт в хоре старых большевиков. Многие пишут мемуары — таких пруд пруди. Это явление социальное!
Чтобы не наводить тоску, замечу, что жизнь не без исключений. Есть и среди нас люди, радостно встречающие новый период будущей свободы. Прочитал в Интернете такой анекдот (приписывают Ф. Раневской):
Когда я выйду на пенсию, то абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы просто буду сидеть в кресле-качалке.
— А потом?
— А потом начну раскачиваться…
Посмеялись? А теперь анекдот из жизни. Ещё в советские годы я подарил другу на юбилей кресло-качалку. Он очень обрадовался. Увидев кресло, сказал:
— Выйду на пенсию, из него не вылезу!
Прошли годы, и друг оказался человеком слова: безвылазно сидит в том самом кресле-качалке и смотрит по телеку футбол! Его жена пояснила, что это основное его занятие уже много лет…
Заканчиваю писать очерк, вдруг в компьютере выскочило объявление: «Крутой дизайн на выбор. Кресла-качалки. Низкие цены. Доставка бесплатная. Оплата при получении. Найдёте дешевле — сделаем ещё ниже!»
Может, кому-то из читателей по душе пришлось времяпрепровождение моего друга — загляните в Интернет: там адреса магазинов, предлагающих комфортные кресла-качалки!