Центр холла занимала огромная широкая лестница с резными каменными перилами и белыми мраморными «проступками», разделяющими гематитовые ступени с их черно-металлическим блеском. Она была не только роскошна, но и изысканна. Я насчитала сорок ступеней, которые заканчивались просторной площадкой с огромным полуовалом окна, обрамленного также гематитом и белым мрамором. Переплет оконной рамы, выполненный из серебристого металла, был прост и изящен.
За окном простиралась бескрайняя голубая даль неба с медленно плывущими по нему перистыми облаками. Все было пронизано ярким солнечным светом. С левой стороны площадки, прижавшись к стене, ползла куда-то в бок неширокая аккуратная, но мрачная и темная лестница. Справа вверх шли все те же гематитово-мраморные ступени. Весь интерьер помещения создавал настроение спокойного праздника, который, казалось, должен длиться вечно.
Я наслаждалась великолепной работой неизвестных мне мастеров и не заметила, как на лестнице появились люди. Их было двое. Точнее, один плюс один. Они резко отличались между собой.
Один из них был в черном комбинезоне, с широким кожаным поясом, на котором висел не то кортик, не то кинжал. Его лицо закрывала черная маска с узкими прорезями для глаз. Второй был одет во все белое.
Они медленно поднимались по ступеням лестницы, раскинув руки на уровне плеч. Между ними, покоясь на их вытянутых руках, каким-то чудом держался большой серебристый металлический крест. Они несли его легко, несмотря на очевидную тяжесть.
«Как странно, — подумалось мне, — такой крест и пять человек вряд ли поднимут, а эти несут его как пушинку».
Я обратила внимание на непонятную чеканку, которой был, как мне сначала показалось, украшен крест. Присмотревшись, я различила на нем арабскую вязь, китайские или японские иероглифы, греческие, славянские и еще какие-то надписи. Это был очень красивый и странный крест.
Неожиданно на кресте появилось распятие. Нет, это не был Спаситель в своем общепринятом облике. Это был молодой белокурый парень, лет двадцати-двадцати двух, в голубых потертых джинсах, оборванных чуть выше ступней, и без рубашки. Его крепкое здоровое тело непонятным образом было распято на кресте. Крови не было видно. Ни его руки, ни ноги не были даже привязаны к кресту. Но он был распят!
К середине 90-х годов мы все уже стали наполовину верующими, наполовину атеистами. Во всяком случае, об истории с
Но этот был другой! Не тот зрелый тридцатитрехлетний мужчина, творящий чудеса, подтверждающие его божественное происхождение, и способный повести за собой толпы людей. На кресте был юноша, почти мальчик, с мужественным и одухотворенным лицом, живым и в то же время отрешенным от всего, что окружало его.
Увидев это лицо, я уже не могла оторвать от него взгляда.
Вся группа, едва касаясь ступеней лестницы, с медлительной торжественностью поднималась вверх. Достигнув площадки с огромным окном, они остановились.
Человек в белом плавно взмахнул руками и стал подниматься по лестнице, расположенной с правой стороны площадки. Ее ступени вдруг сделались белыми! Человек поднимался легко и свободно, протягивая вперед и вверх руки, в которых появилась зажженная свеча.
Тот, что был в черном, опустив голову, медленно повернул влево и ступил на первую ступеньку темной лестницы. Казалось, каждый шаг ему давался с большим трудом. Он как-то обреченно, с нечеловеческим усилием, переходил со ступени на ступеньку и на каждой из них останавливался, оглядываясь вниз, словно теряя что-то щемяще-важное… С каждой новой ступенькой ему было все труднее и труднее подниматься.
«А где же крест?» — подумала я и осмотрелась вокруг. Окно было распахнуто настежь, и в пронзительно голубом небе парило распятие. Оно уходило все дальше и дальше в бескрайние просторы уже безоблачного неба, а за ним тянулся легкий золотистый шлейф как бы из лучей незримого солнца.
— Кто это был? — вырвалось у меня. Вопрос прозвучал чисто риторически, так как ответить мне было некому.
— Это был Ваш Спаситель, и Вы опять не узнали и не приняли Его, — раздался тихий и печальный голос. Он прозвучал откуда-то сверху, но я, как ни вертела головой во все стороны, никого не увидела.
— Вы опять предали и распяли Его, люди, — проговорил еще тише и еще печальнее тот же голос. — И не будет Вам от себя самих теперь спасения, и простить себя Вы тоже никогда не сможете…
Я бросилась к распахнутому окну, за которым далеко-далеко едва виднелось уходящее ввысь распятие… Оно становилось все меньше и меньше и вскоре превратилось в маленькую светящуюся звездочку, которая одиноко и ярко светила на чистом голубом небе…