…Они собирались в школу. Соседи в коридоре многозначительно улыбались — какая ты, Маришка, большая выросла, в школу идешь. Мама купила ей ранец, школьную форму, накрахмалила белый фартучек с «крылышками», в верхнем ящике комода ждали белоснежные капроновые ленты, чтобы 1 сентября расцвести на тонюсеньких косичках шикарными белыми бантами. А еще…
Уф, просто сердце заходилось от счастья — на нижней полке старенького потертого гардероба стояла дивно пахнущая новой кожей белая коробка с невероятной красоты лакированными коричневыми ботиночками! У Маринки еще никогда не было лакированных ботиночек! Мама не разрешила их надевать до 1 сентября, но можно было доставать эту красоту хоть каждый день и любоваться ею.
В середине августа мама пошла в школу — узнать, в какой класс (А, Б или В) записана дочка. И узнала — ни в какой. Маринка почти не слышала слов, которыми мама пыталась объяснить, что ничего страшного не произошло, школа никуда не денется, в следующем году она купит ей еще более красивые ботиночки…
Это была катастрофа. Маринка перестала пить и есть и все время плакала. Она не могла играть со своими подругами во дворе — ведь все их разговоры в последнее время были только о школе. Все ее ровесники собирались в первый класс — самая лучшая подружка Иришка, обязательно угощавшая ее конфетками при каждой встрече, бедовая Светка и послушная Аллочка из соседнего двора, черноглазый проказник Марат, белобрысый толстячок Мишка, который живет далеко — у самого парка. Маринка тоже собиралась. Но ее не взяли.
Раздавленная своим непосильным горем (а детское горе всегда носит вселенский характер — вселенная-то еще не очень большая), она безвылазно сидела под столом в комнате, пугая маму нехарактерным молчанием.
И вот тут проявилась во всей полноте солидарность жителей коммуналки.
В их многолюдной квартире жила учительница. Она преподавала в «дальней» школе — не в той, куда Маринку должны были принять согласно прописке. До «своей» школы Маринка доходила за 10 минут. До «дальней» надо было идти полчаса — ехать на транспорте неудобно. Нина Васильевна, худая, высокая, нескладная женщина неопределенных лет, не имевшая ни мужа, ни детей, всегда казалась Маринке очень строгой, неприветливой, даже, может, и злой. Никто из соседей с ней особенно не дружил. Общались, так сказать, по необходимости. Но и не ссорились никогда. Замкнуто она жила. Закрыто. Даже в гости к ней никогда никто не приходил.
Нина Васильевна появилась в дверях комнаты неожиданно и бесшумно и сказала настоящим учительским, не терпящим возражений тоном:
— Марина, первого сентября ты пойдешь в школу.
И ушла.
Оказывается, никому ничего не говоря, пока Маринка страдала в своем углу под столом, неприветливая соседка смогла договориться в своей школе, чтобы ее приняли в первый класс. А через месяц, когда ей таки исполнится 7 лет, оформили перевод в «свою» школу, куда пойдут все подружки.
Первого сентября Маринка надела новенькую школьную форму, а мама заплела ей косички с огромными бантами. За спиной поскрипывал ремешками новенький ранец, а на ногах сверкали лаком коричневые ботиночки. Все соседи вышли провожать Маринку, улыбались, говорили, какая она взрослая и нарядная, совали в руки конфетки.
Улыбалась сквозь слезы и баба Оля, держа за руку своего деда Ивана (он тоже хлюпал распухшим от табака рыхлым красным носом), они были дружны еще с Маринкиным дедушкой, маминым папой. С одной стороны шла мама, с другой — Нина Васильевна. В руках был букет. Они шли в школу.
Конечно, с какой радостью Маринка пошла бы в «свою» школу, вместе со всеми своими подружками и приятелями. От мысли, что они идут все вместе, а она одна, без них, в совершенно незнакомый класс, у Маринки в носу щипало и близко-близко подступали слезы. Ей было очень обидно, но она не хотела плакать — всего месяц, говорила она себе. Только месяц. Да и куда это годится — плакать перед Ниной Васильевной, благодаря которой Маринка вообще шла в школу!
Мама уезжала на работу рано и не могла провожать дочь на учебу. Ровно в 7.45 утра каждый день Нина Васильевна приходила в комнату. Говорила: «Здравствуй, Марина, ты готова?» Потом строго оглядывала ее, поправляла бантики, проверяла ранец, брала за руку и вела в школу. Маринка робела ее по-прежнему, но в душе день ото дня нарастала такая благодарность, что ее просто распирало изнутри. Только выразить ее Маринка никак не могла.
Пасмурное дождливое утра на исходе сентября. Холодно. Последние денечки в нелюбимом классе. Маринка с соседкой-учительницей идут в школу, и та пытается держать над девочкой свой старенький истрепанный черный зонтик с деревянной ручкой так, чтобы на Маринку не попадали холодные дождинки.
А Маринка держит в руке ее теплую, сухую ладонь. И вдруг, в порыве нахлынувшей благодарности и даже любви к этой неулыбчивой женщине, смутного осознания несправедливости ее судьбы, Маринка, совершенно неожиданно для себя, неловко прижалась к этой руке и поцеловала ее.
Никогда никому Маринка не целовала руки. Даже маме. Нина Васильевна резко остановилась, и Маринка испугалась — наверное, она обиделась. А одинокая учительница вдруг взяла Маринку на руки и несла до самой школы. Она была такая худая, а Маринка все-таки уже большая и несомненно слишком тяжелая для нее. Да еще и ранец.
Маринке было неудобно и холодно, дождь пролезал холодными мокрыми пальчиками за воротник, забирался в лакированные ботиночки, но она, замерев, сидела у учительницы на руках, уцепившись ей за шею. А когда Нина Васильевна поставила Маринку на землю перед воротами школы, лицо учительницы было совсем мокрое. Дождик ведь шел… А зонтик ее сполз куда-то… Но Маринка знала, чувствовала, что дождик здесь был ни при чем…
Через неделю Маринка училась вместе со своими подружками. А в «дальней» школе за этот месяц она даже ни с кем не познакомилась. Не хотела…
Когда Маринка училась в четвертом классе, им наконец-то «дали» заработанную мамой квартиру. Мама стала упаковывать вещи, а Маринка обходила всех соседей с просьбой приютить ее хотя бы на коврике возле двери, завлекая обещанием всегда-превсегда мыть всю посуду (горячей воды на кухне не было) и полы во всей квартире (а заодно и в подъезде), а также ежедневно выносить мусор (каждое из двух огромных мусорных ведер весило не меньше двадцати килограммов).
Все улыбались, гладили ее по голове и приглашали их с мамой почаще приезжать в гости. На коврик Маринку никто не пустил. Даже учительница Нина Васильевна только коротко сказала: «Всё наладится». А приятель Андрюшка со слезами подарил Маринке на память сломанный пистолет.
И всё. Они уехали…