Курса с четвертого Вовку отчислили за неуспеваемость. И где-то с полгода он ещё болтался по общаге. Пока в очередной раз не женился, не получил, благодаря новой супруге, питерскую прописку и не стал директором бани.
Потом, после выпуска, многие из ребят, чтобы не ехать в дебри кировских или вологодских лесов (а то и куда подальше, в ТПО «Иркутсклес» или «Забайкаллес»), через него устраивались банщиками, получали постоянную прописку и оставались в Питере.
Но это было потом, а тогда Вовка болтался по общаге, заходил в комнату, просил в долг, и каждый из тех, кто протягивал ему рубль или трешку, понимал, что это всё — без возврата.
Отчислили его, кстати, не из-за того, что голова у него не шурупила. Шурупила! Очень даже хорошо. Достаточно сказать, что он со срочной, в отличие от всех нас, пришел прапорщиком. Офицером. Поэтому со второго курса мы все в четверг поднимались с утра пораньше и шли на военную кафедру. А Вовка оставался в общаге, досыпать в своей люле с панцирной сеткой и досматривать сладкие дембельские сны. Как офицеру, ему на военную кафедру можно было официально забить. Что он благополучно и сделал.
Да и во время учебы, пока его не отчислили и он не стал директором бани… Вовка всегда знал, где в данный, конкретный момент времени можно подзаработать, чтобы ликвидировать ту финансовую брешь, что образовалась в твоем бюджете в ожидании очередной стипендии.
Если такое случалось, любой, желающий подзаработать, ловил Вовку в общаге и коротко спрашивал: «Где?» Первый ответ всегда был стандартный: «В морге». Я так обычно на него так же стандартно отвечал: «Не-е-е. Спасибо. Покойников таскать… Увольте!» На что он тут же пояснял: «Костян, там перед сменой стакан спирта дают. Залудил… И по барабану тебе — кого (живых или мертвых) таскать».
И только после этой вводной шла конкретика: «Сегодня ночью на Измайловском надо копать траншею (трубу там прорвало, ремонт). Утром придет бригадир и со всеми рассчитается. Лопату выдадут на месте, одежда и обувь — свои. Так что надень что погрязнее, потом отстираешь. Десятка за ночную смену тебя устроит?» И мы с приятелями ехали на Измайловский. Или куда в другое место, про которое советовал Вовка.
Вот такой он был человек. Всегда знал, где и как можно заработать.
А родом, надо сказать, он был из Новороссийска. Поэтому, когда в самом конце 80-х пошли первые кооперативы, он сразу же создал свой. И начал заниматься тем, что сегодня мы называем «бизнес». В самом конце 80-х. Когда о рыночных реформах ещё и не говорили.
Бизнес у него был такой. Уж не знаю с кем и как Вовка договаривался в пароходстве, но он покупал те суда, что шли под списание, на металлолом. Ничего не делая с этими пароходами, он тут же продавал их грекам. Греки наводили небольшую ретушь на приобретенное имущество и продавали его под панамский, либерийский или какой другой флаг. Новый хозяин страховал это судно и, если вдруг… Если вдруг пароход где-то посреди Мирового океана уходил на дно… Судовладелец в накладе не был.
Но такое случалось крайне редко. Суда ещё многие годы исправно ходили себе по морям-океанам, и у греков, как у настоящих матросов, к Вовке не было никаких вопросов.
Но опять же, не в этом соль. Соль в том, что договор с греками был не денежный. Бартер! Товар за товар. Мы вам — суда на металл, вы нам — компьютеры.
Так вот, норма прибыли от каждой такой сделки составляла от 300 до 500%.
Я понял, что денег много, когда как-то в начале 90-х попал в Питер, в командировку. Вовка встретил меня на новенькой девятке. «Да ты, Костян, никого не слушай. Как это нет в стране машин? Нет по той цене, по которой производителя заставляют их продавать себе в убыток. За реальные деньги есть все. Я говорю: „Пацаны, плачу пятнаху (15 тысяч)“, — и меня сразу спрашивают в ответ: „Владимир Петрович, Вам какого цвета?“ Когда я за шампанское плачу десятку, мне ящик привозят на дом».
Очередная его супруга сидела в машине на штурманском кресле в собольем полушубке. Я ещё попробовал съязвить: «Вован, ну как так? Сам говоришь, денег — море, а жена в полушубке. На шубу всё-таки не хватило?» На что он с ленцой ответил: «Да нет, Костян. Можно и шубу. Не в деньгах вопрос. Просто шуба — непрактично. Она вот тут, на сгибе, о сиденье вытирается. А полушубок — самое то».
Тогда у Вовки были две квартиры в Питере, одна — в Зеленогорске. Под конец той встречи он попросил меня помочь перевезти деньги. Никогда не думал, что мешки с ними такие тяжелые. Бумага ведь! Весу в ней… Ан нет, одному мешок было не поднять. Мы с ним вдвоем таскали их от его офиса к машине.
А потом… Потом пришли 2000-е. Когда где-то там, наверху, решили сделать упор на естественные монополии (которыми, как ни крути, повелевать значительно легче, чем этой, рассыпающейся, как горох, мелочевкой). И те, у кого в голове были мозги, а не опилки, поняли, что всё… Приплыли. Мелкому и среднему бизнесу — кирдык. Если не сегодня, то завтра.
И что тогда делать? Молча смотреть, как рушится всё то, что ты так тщательно лепил все эти годы «рыночных реформ». Молча — не хотелось. Но и вопить на каждом углу и бить себя левой пяткой в грудь: «Да что же это творится, граждане-товарищи?!»… Нет, вопить и жаловаться эти ребята как-то не привыкли. Гордость не позволяла. Да и принцип — «Спасение утопающих, дело рук самих»… Этот принцип был им всем очень даже хорошо знаком.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в начале 2000-х из страны решила свалить какая-то часть той мелочи, которой гордится любое государство, где её почетно именуют «средний класс». Решила, потому что поняла. И поняла не только то, что кирдык, но и то, что в России им делать нечего. Похоже, что здесь они никому… Совершенно никому не нужны. А вот того, что заработали в 90-е, хватит, чтобы начать новое дело где-то за пределами страны.
Это понял и Вовка. Неглупый он был мужик. И отправил очередную супругу в Штаты. Открыла она там счет, Вовка перевел ей баблище, прыгнул в самолет и… И встречают его в аэропорту им. Кеннеди супруга (бывшая, перед тем как её — в Америку, чтобы всё было чисто, Вовка развелся с ней) и её новый американский муж: «Привет, Володя, а ты чего приперся? Нафигсон ты тут нам нужен?!»
В общем, купил Вовка в аэропорту огромного зайца дочке в подарок и — на обратный курс. А в подъезде его уже ждали. И как он ни просил: «Пацаны, хоть зайца-то оставьте. Это дочке. Подарок», — не оставили ничего. И то бабло, что по сумкам было распихано, взяли, и зайца прихватили. Мало ли, может, Вовка такой ушлый, что в зайца зашил в разы больше, чем у него в дипломате… А на прощание ещё и приложили битой по балде.
Когда последний раз, будучи в командировке в Питере, видел я Вовку, он жил у своей очередной, но уже неофициальной жены, в примах. Из всего богатства у него осталась только старая «Волжана», на которой он таксовал. «А что, Костян? В Пулково сгонял на пару часов, пассажира подобрал… Один рейс и на этот день — хватит».
И так с весны и до осени. Осенью он уезжал на Дон. Оттуда родом у него была его очередная женщина. И была у него мечта: развести там гусей и поставлять фуа-гра по питерским ресторанам. Но…
Так эта мечта и не воплотилась в жизнь. Года три-четыре тому умер Вовка. Наверное, и тот давний удар битой по балде сказался. Умер там, на Дону. Близко к своему родному Новороссийску, но очень далеко и от Питера, и от Карелии. Пока ребята в северной столице узнали, пока нашли мои номера и отзвонились. Ехать на Дон было уже бесполезно. Единственное, что оставалось, просто выпить за помин Вовкиной души. Что я и сделал.
Эти люди 90-х… Да, они не самые правильные. Только перед тем, как их судить, на мой взгляд, надо обязательно вспомнить, что у любого капитализма (американского, французского, русского) есть так называемый период грюндерства. Первоначального накопления капитала. Которое может быть не совсем законным хотя бы потому, что те законы, что действовали при феодализме (социализме), уже не работают, а новых законов (капиталистических) принять ещё не успели. Как когда-то говорил господин
«Я отчитаюсь за каждый свой миллиард. Только не спрашивайте, как я заработал мой первый миллион».
У Иосифа Уткина есть знаменитое стихотворение-песня «Бригантина». И там — такая фраза: «…флибустьеры и авантюристы, по крови упругой и густой». Вот те пацаны, что в 90-е годы не ныли и не жаловались на жизнь, а разом бросили всё, что у них было (профессию, то место в социуме, что они солидно занимали), круто изменили (перевернули) свою жизнь и начали зарабатывать… Не воровать. Зарабатывать! Сами. Как могли. Вот они — те самые авантюристы. По крови — упругой и густой. Те, которых начисто вычистили в 2000-х. И без которых наша жизнь стала пресной, однообразной и оттого немного… грустной.
Может, я не прав. Не судите, да не судимы… Но по-человечески мне искренне жаль тех, кто поверил, что можно, бросил всё и в 90-х пошел в бизнес. А в 2000-х им сказали: «Пшли прочь! Вы тут больше не стоите».
И если так сказали… Что им было делать в этой стране? Что?! Такие дурачки, как я, не мыслящие своей жизни без неё, утерлись и остались. А кто поумнее, собрал шмотки и уехал.
Но! Никто… Никто не вправе их осуждать за это. Они — не просто так. Не по своей воле. И не такой уж мед у них там… Вдалеке от России. Той самой, которую они любят не меньше нашего.