В те времена мне, шести-семилетнему пацану, было невдомёк даже, откуда они берутся в таком большом количестве в послевоенном городе. Звук подшипников раздавался со всех сторон и днём, и ночью. Днём во дворах так шумели наши самодельные деревянные самокаты, где вместо колёс устанавливали подшипники. А в ночное и предутреннее время на улице так постоянно шумели и громыхали тележки фронтовиков-инвалидов, разбегающихся со всех ног, если так можно сказать об этих безногих калеках, от милицейских облав на них.
Гораздо позже до меня стало доходить, что подшипники извлекались из подбитой военной техники, разбросанной и не переплавленной в те времена в большом количестве под городом, да и в самом
Мы жили тогда в Ельшанке, на краю города, и одна из запретных зон — «Вишнёвая балка» — находилась рядом. Естественно, указатель о минах и колючая проволока никого особенно не останавливали. Туда, правда, лазили более старшие ребята. Нам же доставались никому не интересные хвосты от мин, патроны, да гранаты. Гранаты пару раз, кстати, оказались со взрывателями, за что мы с братом тогда получили нагоняй от отца-фронтовика.
А во что ещё и чем можно было играть в то время?
Зимой обычно у нас были гнутые из толстой проволоки-катанки конструкции в виде сложной дуги, которая заменяла нам салазки. Кататься можно было, только стоя на ней, но зато какое это было удовольствие, особенно когда удавалось зацепиться снаружи за проходящий и набирающий скорость трамвай.
Не все зимние забавы были такими развлекательными. Были и чисто познавательные. Однажды старшие ребята ради смеха предложили мне лизнуть заиндевелый от мороза столб во дворе. Часть языка, конечно, осталась на столбе, но зато я познал вкус холодного металла!
Летом тоже было интересно. Из той же катанки делалась рогатина, с помощью которой можно было гонять обруч от бочки. Ну, а поскольку вокруг всё равно были взрывы да стрельба (в запретных зонах постоянно подрывались люди, да и вся тематика развлечений была схожа), то самым замечательным развлечением была игры в «войнушку». Покупного детского оружия у нас не было, мы вполне обходились выструганными отцами пистолетами и автоматами. А вот гранаты мы делали сами.
Вокруг же кипели стройки. Пленных немцев уже освободили, но строек ещё оставалось много. Да и молодежь съезжалась со всей страны. Нужно было дождаться, когда строители уйдут на обед и оставят без присмотра сварочный агрегат с карбидом. Это всегда был праздник!
Оставалось только залить в заранее припасённый стеклянный пузырёк воду и закрепить сверху у завинчивающейся металлической пробки карбид в какой-нибудь тряпочке. «Граната» была готова. Главное, нести её в кармане осторожно, а не так, как Витька из соседнего двора, которому оторвало пальцы на руке.
А во что ещё было играть? Можно было, конечно, подкладывать на трамвайные рельсы патроны, но обычно за это нас всегда гонял вагоновожатый. Интереснее было класть патроны на железнодорожные рельсы, но туда было далеко идти.
Хотя какие замечательные «сабельки» получались из подложенных на рельсы гвоздей! Риву, девочку из нашего двора, спасти тогда не успели. Её сбила электричка, когда она первая хотела схватить сабельку.
В отделе игрушек в Центральном универмаге, в подвале которого не так давно приняли капитуляцию армии Паулюса, на прилавках были только деревянные кубики и такие же деревянные машинки. Даже не помню, были ли для девчонок тогда там куклы? Скорее всего не было, помню, что сестра тоже кубиками обходилась. Были какие-то фигурки кукол из картона, им можно было вырезать разные платья из бумаги и наряжать их.
Так что ЦУМ привлекал нас тогда не витринами, а очень притягательным автоматом, установленным у центральной лестницы на второй этаж. Он был необыкновенно красив: весь блестел своими лакированными боками и отражал твоё лицо в зеркале на передней своей части. Отец кидал туда пятнадцатикопеечную монетку, приподнимал сначала брата, а потом и меня к распылителю в виде блестящего металлического цветка лилии, откуда вырывалась струя одеколона. Это было незабываемое ощущение!
Ещё там рядом, у Центрального вокзала, был музей. Правда, он был посвящён в основном не прошедшей войне, а обороне Царицына в 20-е годы. Главными героями там были Сталин и Ворошилов.
О прошедшей войне тогда вообще было не принято говорить. Соседка, жившая в городе во время войны, рассказывала иногда, да и то вполголоса, о страшной бомбёжке и пожаре, который уничтожил тогда почти весь город и большинство жителей, ещё до боёв в самом Сталинграде.
Но и без разговоров вокруг всё напоминало о страшных боях…
Город тогда представлял из себя большое кладбище. Тропинки к дому, особенно у нас, на окраинах, петляли среди непрерывных могил. Ситуацию усугубляли не только обстоятельства захоронений бойцов в боевых условиях, но и местный песчаный грунт. Ещё вчера шли вдоль пересохшего русла реки Царицы и нас ничего не пугало, а сегодня вчерашний дождь опять обнажил кусок сапога или телогрейки, а хуже того — иссохшую часть руки, ноги или безглазый череп.
Останки наших солдат собирали специальные похоронные воинские команды и вывозили на грузовиках в сторону Мамаева кургана. Ветреным, холодным и дождливым ноябрьским днём мы стояли на митинге, посвящённом закладке первого камня строительства Мемориала, куда на автобусах свезли тогда, наверное, весь город.
Останки немцев, румын и итальянцев увозили те же команды, но в другие места.
Город потихоньку избавлялся от военного мусора. Правда, его было предостаточно на островах и за самой Волгой. Вот где было раздолье для игр!
Вот как здесь, на этом фото…
Особую прелесть и ощущение победы «экипажу» нашего самолёта (я — слева, а рядом брат и сестра) придавал вид лежавшего напротив вверх брюхом немецкого «Юнкерса».
А вокруг, как грибы после дождя, были раскиданы немецкие парашютные контейнеры в виде авиабомб, которые сбрасывали окруженной группировке Паулюса. В контейнере было три отсека: для медикаментов, для продуктов и для оружия и боеприпасов.
Всё, видно, выгребалось подчистую. Оставались только битые стёкла от баночек с йодом, а может, это уже в послевоенное время кто-то прибарахлился.
Вот такое было детство у большинства пацанов в 50-е, послевоенные годы…
В этот город я попал следующий раз в 1980 году, когда плыл на теплоходе из Москвы в Астрахань.
Та же набережная… Тот же запах Волги. Почти тот же город, правда, сменивший название. Но любой из живших в нём всё равно будет называть его не Волгоградом, а Сталинградом.
И тут не в личности Сталина дело… Такие вещи поймёт любой настоящий питерский, упрямо называвший во все времена свой родной город вовсе не Ленинградом…
Посидел я у своего бывшего дома, построенного когда-то из шлакоблоков немецкими военнопленными. Посмотрел в сторону железнодорожной насыпи…
Странное дело, но двор всегда знал сроки и время ракетных стрельб на полигоне Капустин Яр, и каждое успешное попадание ракеты в самолёт-мишень оглашало наше ребяческое «Ура»…
И через двор висели те же электрические провода…
Пацаны как-то замкнули их, закинув металлическую пулемётную ленту от MG-34, а электрики долго не хотели её снимать, ожидая сапёров…
Вот я и сидел, слушая гул ветра в проводах, помноженный на удары местного песка о кукую-то железяку, вспоминая звук шарканья металлических роликов подшипников об асфальт.
Похоже, в этом месте я оставил не только кусочек языка, но и частичку своей души…