Квартира эта не служила Галке расплатой за её грехи в прошлой жизни, а являлась наглядным примером получения бесплатного жилья очередниками. С тех пор утекло много воды, сменилась власть, обновился строй, вытянулись тополя, растущие вдоль тропинки, ведущей к дому, и окончательно облупились от краски и проржавели огромные мусорные баки, загораживающие собой вид из окон квартиры.
Наша семья поднатужилась, затянула покрепче пояс на своей осиной талии и купила Галке благоустроенную квартиру в хорошем районе.
Короткие дни, наполненные приятными хлопотами, связанными с переездом и покупкой таких крайне необходимых вещей в хозяйстве, как тюлевые занавески с рюшечками или новое сидение на унитаз, быстро пролетели, и на повестке дня остался лишь один нерешённый вопрос: а что, собственно, делать дальше с квартирой в аварийном доме, где Галка по-прежнему была прописана?
Продать квартиру она не могла, поскольку не являлась её собственником. Аварийное жильё не подлежало приватизации и не имело возможности обрести хозяина в лице своего квартиросъёмщика. Поэтому в качестве перспективных мы рассматривали два варианта: сдавать квартиру до лучших времён либо закрыть её на амбарный замок, приобретённый в местной скобяной лавке, предаваясь всё тем же радужным мечтам о прекрасном будущем. А под лучшими временами мы подразумевали долгожданный снос барака и покупку нового жилья на льготных условиях.
Но суровая старуха-действительность своей сучковатой клюкой поломала наши скромные и законопослушные намерения.
Галкиной бедой оказался тот факт, что её квартира не имела обособленного входа, а располагалась в числе других в общем коридоре. И Галкины соседки устроили в этом коридоре общее собрание жильцов, посвящённое осуждению подобного несанкционированного ими переезда.
Собственно, этот переезд мог касаться только двух соседей, тех, чьи квартиры имели общую стенку с Галкиной. Но сосед слева, Серёга-путеец, похоже, и знать не хотел о каких бы то ни было чужих миграциях.
Самую же непримиримую позицию заняла баба Зина, чья жилплощадь не соседствовала вплотную с Галкиной квартирой, а располагалась в противоположном конце коридора. Но именно баба Зина громче всех возмущалась Галкиным переездом. Она не могла понять: как это кто-то может улучшать свои жилищные условия и переезжать в благоустроенную квартиру, если она, баба Зина, остаётся жить в старом доме.
Другую соседку, бабу Клаву, волновали более прозаичные проблемы: кто будет топить печку в Галкиной квартире для того, чтобы стена, преграждающая оба их владения, не отсыревала и не пугала возможностью скорого и неминуемого обвала.
Сначала Галка попыталась угодить бабе Клаве и пообещала сдать жильё, чтобы его арендаторы топили ненавистную печку. Ну, и оказывали хозяйке посильную материальную помощь в виде платежей по нелегальному договору найма жилого помещения, на чём совершенно не нужно акцентировать бабы-Клавино внимание.
Но баба Зина восстала против заселения жильцов в Галкину квартиру, и, будучи одержимой идеями всеобщего равенства, пообещала сходить к участковому милиционеру, в налоговую инспекцию, домоуправление, а также написать письмо президенту.
И сдать квартиру, и не сдать её для Галины оказалось делом невозможным в равной степени. Первая и единственная попытка пустить квартирантов закончилась провокацией скандала: баба Зина позвонила Галке на работу, обозвала поднявшую трубку старшую медсестру Галину Ивановну неприличным словом и голосом, отливающим медью иерихонских труб, потребовала немедленного освобождения незаконно оккупированной государственной жилплощади.
После торжественной процедуры навешивания нового амбарного замка в блестящие проушины на дверях Галкиной квартиры (ведь не зря же покупался весь этот инвентарь!) баба Клава начала ежедневно звонить Галке на работу и плакать в трубку, во всех подробностях живописуя назревающий обвал гнилых стен и потолка в неотапливаемой квартире, придавая особо важное значение таким деталям, как немаркий фисташковый оттенок её будущего раздавленного и изуродованного трупа.
Если бы в недалёком Галкином будущем яркой утренней звездой светил скорый снос ненавистного жилья, можно было бы и потерпеть капризы обеих бабулек: расселение в новые квартиры с лихвой окупило бы все моральные и материальные издержки. Мы вместе с сестрой сходили в домоуправление и вежливо поинтересовались о дате предполагаемого сноса семнадцатого дома по Апрельскому переулку, но толстая бухгалтерша за стойкой обиделась на наш вопрос и недовольно протянула:
- Снос? Вот ещё что выдумали! Никакого сноса не будет. Дом этот ещё очень хороший, подумаешь, семьдесят восемь процентов аварийности!
Моя сестра Галина, дорожа своим имиджем юридически малограмотной и неприспособленной к решению денежных вопросов российской бюджетницы, с лёгкостью переложила на меня все финансово-правовые вопросы, связанные с этой квартирой. Она беспрекословно согласилась на моё предложение избавиться от жилищного неликвида любыми возможными способами, объявила меня единственным и бесспорным выгодоприобретателем в случае продажи квартиры и пообещала подписывать все предлагаемые ей документы.
И я приступила к решительным действиям. Обзвонив городские агентства недвижимости, я выяснила, что аварийное жильё продать можно. Однако имелось несколько «но». Во-первых, цена такого предложения в два, а где и в три раза ниже рыночной. Во-вторых, методы и технологии подобных продаж тщательно скрывались, что не вызывало доверия. В-третьих, ни о какой чистоте сделки даже не велось и речи, а последствия такого шага были туманны и непривлекательны.
Опираясь на мудрость русского фольклора, высказанную в пословице «Лучше с умным потерять, чем с дураком найти», я решила не связываться с агентствами и действовать самостоятельно, чтобы в случае возможной неудачи сетовать лишь на собственную дурость, не помноженную на дурость сотрудников агентства. Единственным возможным шансом продажи аварийной квартиры мог стать фиктивный брак с её покупателем.
И для того, чтобы продать квартиру, я задумала выдать сестру фиктивно замуж. А как я это осуществила, расскажет моя следующая статья.