Зачем я зашел к ней? Я уже не помню. Предлог был спонтанный, и уже забыт. Она, как всегда, непонятным образом волнует меня, хотя все в ее облике предельно просто и искренне: и растрепавшиеся мелкой рябью волосы волной по плечам; и неподведенные, странного золотистого цвета глаза, которые смотрят прямо, насквозь, совсем без привычного всем женщинам врожденного кокетства, как только они понимают, что нравятся; и тонкие бескровные губы, которые, кажется, никто никогда не целовал — так они тонки и бледны.
За очередной фразой ни о чем я с необычайной для себя смелостью поднимаюсь во весь рост, внутренне удивляюсь своей неизвестно откуда взявшейся наглости и уверенности, делаю шаг вплотную к ней, медленно, не отрывая своих глаз от ее, наклоняюсь и так же медленно и уверенно приближаю свое лицо к ее мертвенно-бледному лицу. Чтобы потом, опустив глаза на ее тонкие бескровные губы, на какое-то мгновение, снова со всей силой вперить свой взгляд в ее странные неподвижные глаза, чтобы в тот же миг, едва заметно, прикоснуться своими губами к ее губам, обжегшись как в первый раз…
Я просыпаюсь от своих грез, плохо понимая, что вся картина, что еще стоит у меня перед глазами, всего лишь плод моего больного воображения. Нет ни полумрачной комнаты, ни полной луны, ни ее. Есть только я и привкус горького разочарования во всем теле…
После вчерашнего моего полушутливого и в то же время как нельзя более серьезного признания, что все мои подарки и странные взгляды вовсе не для чего-то другого, а именно потому, почему они и случаются в первую очередь, и ее непонятного признания, в которое до сих пор мне трудно поверить, в том, что в эту пятницу она выходит замуж, она, наконец, обращает на меня внимание. Это странно, знаю, заметить того, кто тебя любит, после признания ему в том, что выходишь замуж за другого, и от этого еще горче.
Утром, придя по обыденной привычке со своей бухгалтерией, она вполоборота поворачивается в нашу — а значит, и в мою тоже — сторону и как-то печально то ли слушает, то ли про себя оплакивает нашу любовь… Нет, конечно… это снова я срываюсь и грежу наяву… Она просто из вежливости прислушивается к той чепухе, которая обычно раздается в среду утром в любом отделе сбыта, в любой заводской конторе. Я жадно глотаю ее образ, все ее плавные движения и бодрым и веселым голосом спрашиваю… Я весело спрашиваю, хотя в этот момент у меня на глаза наворачиваются непроизвольные слезы, а из горла готов вырваться хрип: «Таня, вот мы все очкарики, а вы носите очки?» Таня робко смотрит на меня и что-то невнятно шепчет. Что-то, вроде «Иногда» или «Иногда за работой». «Понимаю, вопрос интимный — не стоило его задавать», — еще более наглея, вслух домысливаю за нее я.
Мне кажется или так и есть, но она явно проявляет ко мне интерес. Возможно, переживает и сопереживает, после вчерашнего разговора. Или мне снова мерещится? Не знаю…
В столовой, придя на пять минут раньше, я автоматически выхватываю ее, сидящую ко мне спиной, в отблеске октябрьского солнца сквозь высокое окно из толпы и, не отрываясь, не замечая, что я ем, почти неприлично пожираю ее глазами. Знаю, что почти неприлично, но ничего поделать с собой не могу.
Ее спина, длинная шея в завитках каштановых волос, четкий профиль вполоборота в мощном потоке осеннего солнца сквозь прозрачные витражи — все это окунает ее и меня в какой-то романтический вихрь, до тех пор, пока она, вместе с ее двумя коллегами, не встает из-за стола, ставит пустой поднос на транспортер и направляется к выходу. Если раньше она бы прошла, не пошевелив и ресницей в мою сторону, то в этот раз она еще издалека замечает мой пристальный и почти неприличный взгляд и отвечает мне долгой, почти неприлично долгой улыбкой. Теперь она замечает мое существование, где-то рядом с ней. Я появился на ее планете, а значит рядом…
Весь остаток дня мы не видимся. Но у меня сумасшедшее настроение, и я никак не могу понять, то ли я безмерно рад тому, что теперь я появился в поле зрения ее странных золотистых глаз, то ли я безмерно несчастлив от того, что в пятницу она выходит замуж…
Так или иначе, я остроумно и дерзко шучу, отказываюсь от привычной рутины, окунаюсь в свои сумасшедшие мысли и выныриваю из них, выдернутый чьим-то вопросом о чем-то, и снова погружаюсь на дно…
После трех, спустившись на первый этаж и пройдя по тускло освещенному коридору ровно десять метров, в другом конце, спиной, я улавливаю мерный стук каблуков и так же спиной, безошибочно, угадываю поступь СВОЕЙ ЖЕНЩИНЫ… которая выходит через два дня замуж… Сделав еще два шага, я резко, почти не замедляя шага, поворачиваю голову, чтобы увидеть ее, ловлю ее ответный взгляд, отворачиваюсь и знаю, что она думает обо мне. Что, как минимум, тридцать шагов, вверх по лестнице и прямо по коридору, до расчетной группы, она будет думать обо мне, может, так же как и я думаю о ней. И может, в этот момент наши мысли друг о друге встретятся на полпути и, столкнувшись, они заискрят, и тогда, может…
Через три минуты возвращаясь, поднимаясь вверх по лестнице, совсем в другом конце коридора, я слышу тот же едва слышный стук каблуков, ЕЕ, СВОЕЙ ЖЕНЩИНЫ… Замедляю шаг, чтобы дать выйти ей на лестницу, чтобы пройти — пускай мимо, но рядом, близко, как еще никогда… Она появляется в проеме двери, начинает спускаться, я поднимаюсь… Я смотрю прямо ей в лицо, а она, не отводя взгляда, смотрит прямо на меня… Наши взгляды встречаются, зацепляются за неровные края мыслей друг друга, спутываются… Она тонким шифоном себя касается моей левой дрожащей руки, по которой пробегает ток… Мы расстаемся… она идет к себе… я иду к себе…
Весь остаток дня я то ли безмерно счастлив, то смертельно несчастлив… не могу понять… весь вечер думаю только о ней. И всякая мысль о ней, о ее уже врезавшемся в мою память образе вызывает у меня приступ легкой дрожи, непонятного нервного возбуждения, словно я в лихорадке, а дальнейшие мысли уже напоминают истерическое наваждение, пока я, ужаснувшись, не гоню их прочь…
Послезавтра она выходит замуж и уже никогда, слышишь, никогда не будет твоей. Утешься этой мечтой. Ибо самая худшая мечта всегда прекраснее самой лучшей реальности… И я это знаю… И поэтому быстро утешаюсь, потому что старый уже, выключаю в комнате свет и ложусь спать… Но и во сне ее образ не дает мне покоя… И даже во сне я знаю, что теперь у меня есть МОЯ ЖЕНЩИНА, которая никогда не будет моей…