Со временем власти начинают признавать явочным порядком его право жить в этом месте, ему позволяют подвести электричество, регистрируют его… Через пару десятков лет район уже называют не «нахаловкой», а улицей, и ее жители во всем становятся равными прочим жителям. Казалось бы, в традициях англосаксонской цивилизации, где частная собственность, в том числе и на землю, — один из столпов общества, такое невозможно. Между тем — это не так.
Исстари на Руси, а потом и в России было вполне нормальным переехать черт-те куда, поставить там себе дом — и жить. Естественно, необходимость не только поселиться, но и выжить, заставляла переселенцев строиться рядом друг с другом, кучковаться. Новые деревни, слободы, поставленные на новом месте, на вольных землях, были как бы «пра-нахаловками».
Прошло время. Территории европейской части России оказались в основном обжитыми. Новые деревни, поселки и города возникали уже на Дальнем Востоке и в Сибири. Но, поскольку плотность населения России много ниже, чем в Западной Европе, пустующие земли тут были, есть и еще долго будут.
Дом родителей моей жены в Ейске у Азовского моря ничем не отличался от прочих одноэтажных домов того же города. Саманный, с электричеством, туалетом во дворе и колонкой на углу. Этот дом был «нахаловкой» 20-х годов прошлого века. Его построила тогда для себя молодая семья, бабка и дед моей жены. Рядом, на тех же птичьих правах, строились другие, такие же, как они. Когда их признала администрация, я не знаю, но к войне дом уже был зарегистрирован.
Все ветшает со временем, а семьи со временем увеличиваются. Родители жены встали в очередь на квартиру уже официально. Квартиру получили на противоположной от старого дома окраине Ейска, у лимана.
Это опять была окраина города, и тут уже сформировалась своя, молодая «нахаловка». Даже две — стихийная и начальственная. «Нахаловка» начальственная была, наверное, не вполне нахаловкой. Скорее, хамкой — местные начальники самовольно захватили пшеничное поле размером в несколько гектаров (как-то, видимо, перевели его в «неудобья»), получили разрешение на застройку — и застроили. Стихийностью тут и не пахло. Пахло начальственной наглостью.
А вот рядом находилась классическая «нахаловка» времен позднего СССР, причем я (приезжая в конце 80-х каждое лето) даже наблюдал за ее окончательной застройкой. Домики, домики, домики… Некоторые зарегистрированы, некоторые еще нет.
Вначале в центре «нахаловки» был пустырь, большая свободная площадка. На следующее лето мы там увидели забор — армянские беженцы из Баку самовольно захватили этот пустырь. На следующее лето забор был много выше и стал кирпичным, за забором появился один дом, туда было проведено электричество. Еще через лето — там было уже 4 дома (по числу семей беженцев), и из-за высокого забора уже выглядывали верхушки посаженных плодовых деревьев.
Спустя много лет совершенно случайно я оказался в том районе города. От остальных, соседних домов бывшая армянская нахаловка отличалась только высотой кирпичного забора да «ненашестью» внешнего вида добротных кирпичных домов. У калиток уже висели номера домов и название улицы — «нахаловка» была полностью зарегистрирована, превратившись в «просто жилой район».
Недалеко от моей дачи, в месте, где от лесной дороги отходило ответвление к реке и на прибрежную деревню, много лет была стихийная свалка. Местные жители годы и годы сбрасывали туда всякие ненужные и поломанные вещи. Ну — и просто мусор. Но лет пять назад, проходя мимо этого перекрестка, я впервые увидел, что свалку сильно сдвинули в сторону, а на отчищенной от многолетнего мусора территории сооружен сруб — прямо на земле, а вокруг работают, приводя это сооружение в относительно жилой вид, несколько личностей сильно бомжачьего вида. Первую зиму они зимовали в срубе, заваленном сверху досками и накрытом полиэтиленом от дождей и снега. Рядом зимовала битая-перебитая жизнью «Жигули"-тройка, часть окон которой была закрыта фанерками.
На второй год сруб стал домом. Вместо проведенной через окно жестяной трубы от буржуйки там появилась настоящая печь. Была сделана крыша, хоть и крытая только рубероидом. Свалка еще немного отодвинулась от дома, на освобожденном месте собирали срубы на продажу. Хозяева дома перестали выглядеть «по-бомжацки», сменив одежду и приведя внешность в порядок. Теперь они уже походили на тех, кем де-факто стали — честными работягами. Вместо в хлам раздолбанных «Жигулей» на обочине приткнулся пожилой, но качественный внедорожник. Появилось электричество. Были сделаны несколько грядок, на них что-то росло. Сруб уже стоял не на земле, а на каменных столбиках.
Еще через год на рабочей площадке появился электро- и бензоинструмент, рабочая площадка увеличилась. Занятая территория закрылась забором, что означало, что они договорились с местной администрацией. Легализация произошла.