Полк, которым я командовал, входил в состав 198-ой штурмовой авиационной Краснознамённой Варшавской дивизии и базировался начале марта 1945 года на аэродроме Симонсдорф (северо-восточнее Кюстрина).
Ранняя весна принесла с собой туманы, плотную низкую облачность, сквозь которую с трудом пробивались солнечные лучи. Лишь изредка в «окна» проглядывала «мартовская лазурь».
С каждым днём у наших лётчиков всё больше укреплялась уверенность в том, что эта весна будет весной победы. Волновало всех лишь одно: доверят ли нашему полку принять непосредственное участие в штурме цитадели фашизма — Берлина. Стоит ли говорить о том, что каждый лётчик, воздушный стрелок, авиаспециалист горел желанием внести свой вклад в разгром Берлинской группировки противника. И хотя я в тайне надеялся, что полк будет удостоен такой чести, на настойчивые вопросы подчинённых определённого ответа дать не мог.
День 8 марта неожиданно для нас стал вдвойне праздничным: в этот день советские воины обращали тепло своих сердец к далёким матерям, жёнам, подругам, стараясь представить, какой радостной и счастливой будет встреча с ними в мирные дни. А в полдень из штаба соединения вернулся вызванный туда утром штурман полка капитан Михайлов, разыскал меня на аэродроме и, не скрывая радости, доложил:
— Товарищ командир! Я привёз подробный план Берлина. Командир дивизии гвардии полковник Белоусов приказал изучить его всему лётному составу.
Трудно передать, с каким ликованием личный состав встретил моё сообщение о том, что нам, по всей вероятности, предстоит непосредственно участвовать в решающем ударе по логову врага.
— Даёшь Берлин! — прогремело над лётным полем. А ведь все мы понимали, что битва за Берлин не будет похожей на тренировочный полёт по кругу, что враг, загнанный в угол, будет огрызаться с удесятирённой яростью. Мы знали, что на подступах к немецкой столице сосредоточена почти миллионная армия. Несколько оборонительных рубежей и три мощных обвода опоясывали город, в котором чуть ли не каждый дом был превращён в опорный пункт. Понимали мы и то, что пробиваться к целям придётся через плотный заслон зенитного огня, отражая атаки истребителей, пилотируемых опытными фашистскими лётчиками.
Лётчики не скрывали гордости за то, что им доверено совместно с воинами других видов Вооружённых Сил дописать последнюю славную страницу Великой Отечественной войны советского народа. Каждый хотел приблизить великий день победы над ненавистным фашизмом.
— Не всё авиации дальнего действия на Берлин летать — теперь мы до него и на штурмовиках доберёмся!
К изучению плана немецкой столицы — огромного города со сложным переплетением улиц, мозаикой жилых кварталов, квадратами промышленных предприятий мы приступили немедленно. Работа была напряжённая, кропотливая — ведь нужно было так изучить план города, чтобы уметь быстро отыскать с воздуха не только районы, но и многие отдельные строения, которые враг мог использовать для противодействия наступающим войскам.
Пришлось также изучить расположение радиомачт, заводских труб, наиболее высоких зданий. Словом, объём работы был очень большой, а срок на подготовку довольно сжатый.
Но как показал ход событий, лётный состав отнёсся к поставленной задаче чрезвычайно серьёзно, можно даже сказать вдохновенно. На зачётах, проведённых без малейшей скидки, все лётчики получили отличные оценки. Один из них после зачётов сказал мне:
— Я Берлин знаю сейчас, пожалуй, лучше, чем свой родной город. Могу летать хоть с завязанными глазами.
А пока лётчики изучали план Берлина, обдумывали тактические приёмы и способы боевых действий, наиболее целесообразные при поддержке войск, наступающих в городе, инженерно-технический состав пока готовил к решающим сражениям материальную часть. С раннего утра и до позднего вечера можно было слышать на аэродроме Симонсдорф лязг металла, шум голосов, гул авиационных моторов. Строгому контролю были подвергнуты каждый узел, каждая деталь самолёта, двигателя, вооружения. К назначенному сроку наши грозные «Илы» выглядели так, будто их только что доставили с завода.
В эти трудные дни на аэродром выносили знамя полка и дополнительный завтрак с боевыми 100 г, чтобы поддержать боевой дух личного состава. Причём утром и днём добавлялся шоколад, а вечером — 200 г вместо положенных 100 г.
В начале апреля командующий 16-ой воздушной армией собрал нас, командиров соединений и частей, познакомил с планом Берлинской операции 1-го Белорусского фронта и поставил задачи авиации. 198-ой штурмовой авиационной дивизии в ходе операции предстояло взаимодействовать с 26-ым стрелковым и с 12-ым гвардейским танковым корпусами. Прикрывать нас с воздуха должны были истребители 234-ой авиадивизии. Теперь уже всё окончательно определилось. Начался этап непосредственной подготовки к решающему удару.
Взаимодействие с танкистами было для нас делом привычным. Однако важность предстоящей операции заставила особенно внимательно подойти к каждому вопросу, продумать все возможные варианты действий.
Уже на другой день после совещания у командующего воздушной армией я договорился с командиром танкового батальона о проведении совместного учения. В течение двух дней на специально подобранной, «типичной» для предстоящих боевых действий местности танкисты и лётчики отрабатывали вопросы связи, сигналы взаимоопознания «я свой», средства и способы взаимного целеуказания и многое другое.
Скажу откровенно, сердце радовалось, когда довелось наблюдать со стороны за умелыми, решительными действиями танкистов и лётчиков. Словно торпедные катера, стремительно мчались по волнам бездорожья прославленные «тридцатьчетвёрки», чёрными бурунами поднималась за ними вздыбленная гусеницами весенняя грязь. А потом точно в назначенное время над «полем боя» появлялись штурмовики, с ходу, без промаха поражая заданные цели. Временами забывалось, что это всего лишь генеральная репетиция с участием танкового батальона и эскадрильи Ил-2.
После учения был проведён подробный разбор с участием лётчиков и танкистов. На разборе были рассмотрены все, даже незначительные, на первый взгляд, ошибки и намечены пути для их срочного устранения. Этому и уделяли внимание в последние дни. А друзьям танкистам мы сказали: «До скорой встречи в Берлине!».
Боевые вылеты полк начал 12 апреля, когда был получен приказ выделить группу штурмовиков для разведки подступов к Берлину. С глубоким волнением отправляли мы своих товарищей на это трудное и опасное задание. Звено из четырёх самолётов возглавил штурман полка капитан Михайлов. Они первыми шли в самое пекло, а первым, как известно, всегда трудно. Мы желали им удачи и верили в успех: ведь штурман полка и его ведомые были опытными бойцами, отличались высоким лётным и тактическим мастерством. Им были присущи дерзость в бою и строгий расчёт при выполнении сложных боевых задач.
Точно в назначенное время самолёты поднялись в воздух и взяли курс на Берлин. Вот они уже растворились в дымке, а никто и не подумал уйти с аэродрома — все ждали их возвращения, чтобы поздравить с успехом, узнать каковы условия полёта, воздушная обстановка.
Домой вернулись только три самолёта. Разведчики доложили, что они прорвались сквозь огненный заслон глубоко эшелонированной противовоздушной обороны, вышли в заданный район и уточнили расположение важных объектов противника. Но там, у самого логова фашистского зверя, погиб их товарищ капитан Евдокимов. Погиб, когда до Победы уже совсем недалеко.
Однополчане тяжело переживали утрату. В тот день лётчики жестоко поклялись отомстить врагу за товарища.
Ранним утром 16 апреля грохот многих тысяч орудий и могучий гул самолётов возвестили о начале Берлинской операции. Личный состав полка был построен на аэродроме у развёрнутого боевого знамени части. С волнением и глубоким вниманием было выслушано обращение Военного Совета I Белорусского фронта, призывавшее к подвигу во имя Родины.
Вот уже алое полотнище знамени части гордо реет над командным пунктом, а мимо него, набирая скорость, мчатся грозные «Илы».
В эти дни в небе было тесно. Одна за другой шли на запад плотные колонны бомбардировщиков и штурмовиков, проносились краснозвёздные истребители. На оборонительные рубежи врага обрушилась лавина бомб. Земля запылала, вздыбилась, окуталась клубами дыма.
В самом начале Берлинской операции вражеские истребители оказали нам довольно сильное противодействие, но вскоре наша авиация стала безраздельно господствовать в воздухе, и когда я водил полк на штурмовки, всё время нужно было думать о том, чтобы не попасть под бомбы своих же товарищей.
Помню во время одного из вылетов на Берлин нас, всё же, атаковала группа «Фокке-Вульфов». По моей команде штурмовики встали в круг, и началась «карусель». Вражеские истребители попали под огонь стрелков-радистов. Один стервятник рухнул на землю, остальные самолёты уклонились от боя, а мы беспрепятственно выполнили задание и без потерь вернулись на свой аэродром.
В битве за Берлин лётчики проявили большое мужество и показали себя зрелыми воздушными бойцами. Так, 20 апреля, пара штурмовиков, ведомая лейтенантом Власовым, по заданию командира дивизии с небольшой высоты фотографировала результаты боевой работы группы Ил-2 в районе Клестердорф. Неожиданно разведчики были атакованы двумя истребителями «фокке-вульф», маскировавшимися облаками. Удачным маневром Власов заставил одного из них выйти прямо на огонь стрелка-радиста, и вражеский самолёт, прошитый меткой очередью, взорвался в воздухе. А через день эта же пара вела разведку в районе Штраусберга, и вновь была атакована сверху сзади двумя истребителями. На пикировании «фокке-вульфы» развили большую скорость. Власов подпустил их к себе на 300 метров, убрал газ и резко отвернул влево. Истребители проскочили мимо и попали под мощный огонь штурмовика. Длинной очередью с дистанции 70−100 метров Власов поразил один самолёт, другой же, используя набранную на пикировании скорость, успел удрать в облака.
Так героически сражались в небе над Берлином лётчики полка. Они рвались в бой, буквально не зная усталости, делали по несколько вылетов в день. Нельзя не помянуть добрым словом и наш технический состав. Люди сутками не уходили с аэродрома, обеспечивая напряжённую боевую работу, латали пробоины на самолётах, быстро меняли повреждённые узлы и агрегаты, проверяли вооружение. Можно было только удивляться «запасу прочности» наших воинов, восхищаться их самоотверженным трудом.
Настоящей грозой для фашистов стал старший лейтенант Бондаренко. Когда над полем боя появилась эскадрилья «Ильюшиных», которую вёл отважный командир, в воздух взлетали обломки вражеских орудий, горели танки, дымились расстрелянные чуть ли не в упор дзоты.
Помню в конце апреля наступление частей 80-го гвардейского стрелкового корпуса было задержано плотным огнём противника перед шоссейной дорогой Несенхайде-Фрайенхаген. Положение создалось критическое. И тогда на помощь была вызвана штурмовая авиация. Восьмёрка «Илов», ведомая старшим лейтенантом Бондаренко и прикрываемая шестью ЯК-3, тремя атаками с разных направлений в течение нескольких минут полностью подавили сопротивление противника, который был настолько деморализован, что, когда наша пехота пошла в атаку, она не понесла потерь и выбила его с занимаемых позиций. Обо всём этом и сообщил в отзыве о боевой работе штурмовиков начальник штаба стрелкового корпуса полковник Вайнтрауб. А несколько позже мне довелось встретиться с пехотинцами-участниками этого боя. И все они с восхищением говорили о блестящей штурмовке вражеских позиций и просили передать горячую благодарность лётчикам части.
В эти незабываемые дни завершающей битвы Великой Отечественной войны штурмовики всё чаще появлялись над Берлином, выполняя сложные и весьма ответственные задачи по уничтожению небольших объектов обороны противника, находившихся в непосредственной близости от наших войск. Это была поистине ювелирная работа. Вот когда мы поняли, как важно было детально изучить план вражеской столицы. Лётчикам было достаточно только назвать объект удара, и они были готовы к боевому вылету.
Помню, наши войска были задержаны противником у Штеттинского вокзала. Плотным огнём враг простреливал каждый метр подступов к нему, и атаки штурмовых групп оканчивались безрезультатно. На помощь пришла шестёрка Ил-2, ведомая лейтенантом Решетняком. Пикируя с высоты 500 метров, штурмовики нанесли по зданию вокзала и по стоявшим на путях эшелонам ошеломляющий удар. После трёх заходов вокзал буквально потонул в клубах чёрного дыма, на путях горел паровоз, взрывались вагоны с боеприпасами. Используя удар штурмовиков, пехотинцы бросились в атаку и быстро овладели вокзалом. В последние три дня штурма Берлина командование отменило боевые вылеты штурмовиков, так как была опасность поразить свои войска, ведущие ближний бой. Однако, когда командиры наземных войск встречались с особым упорством врага, они продолжали обращаться к нам за помощью. «Вы не производите боевой штурмовки, не бомбите и не стреляйте, — говорили они, — а только пройдитесь раз-другой на бреющем полёте над опорным пунктом, и этого нам достаточно, так как фашисты, заслышав мощный гул моторов «чёрной смерти», начинают укрываться, ослабляют огонь. А нам только этого и надо, чтобы ворваться в опорный пункт и уничтожить его.
В такой просьбе отказать было невозможно, и генерал-полковник Руденко разрешил. Нечего и говорить, что наши лётчики откликались на просьбы своих боевых друзей-пехотинцев и танкистов с особым удовольствием.
Не могу не вспомнить в связи с этим, как несколько месяцев спустя, я и мои товарищи по оружию были потрясены сообщением о трагедии японских городов Хиросима и Нагасаки, на ни в чём неповинных граждан которых, американские лётчики обрушили атомную смерть. Нет, Красная Армия не воевала с безоружным населением, и в этом был один из источников нашей силы. Когда в конце апреля полк перебазировался на аэродром Бухгольц, я, как начальник гарнизона, приказал взять на учёт все запасы продовольствия, и мы организовали выдачу изголодавшимся немецким гражданам, в первую очередь старикам и детям, картофеля, крупы, муки и других продуктов.
Нужно было видеть, как сначала робко и недоверчиво, а потом всё смелее и увереннее шли люди к раздаточным пунктам, как светлели суровые лица воинов, делившихся с малышами сахаром из своего пайка и получивших взамен благодарные улыбки детей.
Первомайский праздник я встретил в воздухе, выполняя особое задание. Накануне вечером мне позвонил Герой Советского Союза полковник
Штурмовики шли без прикрытия, так как в это время мы уже не встречали сколько-нибудь организованного противодействия фашистской авиации. По просьбе корреспондентов мы прошлись над Берлином бреющим полётом, едва не задевая крыльями дымящиеся развалины, делая горки над высокими препятствиями, снова снижались.
На первый взгляд с воздуха казалось, что город полностью разрушен и прекратил сопротивление. Но вскоре уже можно было разглядеть частые вспышки, происхождение которых хорошо понятно каждому военному человеку.
И чем ближе мы подлетали к центру, тем их становилось больше. Вот из густых облаков дыма фейерверком вырвались реактивные снаряды «катюши» и, прочертив над нами огненные трассы, врезались в крупное здание. Всё теснее сжималось вокруг Рейхстага железное кольцо. И, хотя враг ещё кое-где отчаянно сопротивлялся, его судьба была решена. Как бы символизируя крушение Третьего Рейха, из окон уцелевших и полуразрушенных домов свешивались тысячи белых флагов размером от носового платка до простыни — знаки капитуляции.
Уже 1 мая было ясно, что вражеская столица переживает агонию, что до полного овладения нашими войсками Рейхстагом остались считанные часы. Обезумевшая от сознания неминуемо приближающегося возмездия кучка отборных гитлеровских головорезов, засевших за толстыми стенами подвалов мрачного здания у Бранденбургских ворот, дрались с отчаянием обречённых.
А к шести часам Рейхстаг пал, и над его обгоревшим куполом затрепетало на свежем весеннем ветру опалённое в огне боёв кумачёвое Знамя Победы. И хотя время от времени ещё в городе гремели выстрелы, и наши штурмовые отряды выбивали из глубоких нор автоматчиков и вооружённых эсэсовцев, хотя ещё катились к Эльбе остатки разгромленных немецких частей, радостная весть о падении Берлина прозвучала, как гимн торжеству нашего правого дела, как гимн нашему народу и его Коммунистической партии — вдохновителю и организатору всемирно-исторической победы.
5 мая командование дивизии разрешило послать от каждого полка представителей для ознакомления с Берлином. Настал день, когда лётчики смогли увидеть результаты своей работы не с воздуха, не на аэрофотоснимках, а непосредственно «на натуре».
Все лётчики, которым было разрешено совершить эту необычайную экскурсию, побрились, отутюжили обмундирование, взяли баяниста и поехали, как на большой праздник.
В центре Берлина, неподалёку от Рейхстага, мы увидели, как наши славные советские казаки конвоировали немецких военнопленных из Берлинского гарнизона. Понурив головы, шли по 16 человек в ряд отощавшие, небритые, оборванные солдаты и офицеры бывшей армии бывшего фюрера. Они со страхом озирались на казаков, на их сверкавшие под лучами солнца обнажённые клинки. И это, думали мы, те самые немцы, которые хотели сделать нас рабами, считали «низшей расой»!
А наши лётчики с весёлой песней ехали к Рейхстагу по улицам разрушенной вражеской столицы.
Перед выездом в Берлин мы обсуждали один вопрос, как лучше запечатлеть на память для себя, своих родных и детей этот незабываемый этап жизни боевой, нашу великую Победу. Спорили горячо, взволнованно и остановились на одном: чтобы на всю жизнь сохранить в сердце и в памяти скрепленную кровью боевую дружбу, сфотографируемся у Рейхстага на фоне Ордена Победы, который и изобразили на простыне наши самодеятельные полковые художники. Это полотно мы растянули перед входом в Рейхстаг, сфотографировались и храним снимки, как дорогую реликвию Великой Отечественной войны.
Вечером 8 мая я возвращался на свой аэродром из штаба дивизии. Вдруг повсюду, где были расположены наши полки, поднялась отчаянная стрельба из зенитных орудий, пулемётов, автоматов. В небо взлетели ракеты. «Что за чертовщина?» — думаю. Самолётов противника не видно, и вокруг такая канонада, что даже слов шофёра не слышу. Кричу ему, чтобы прибавил скорость. Приезжаю в часть, спрашиваю у дежурного: «В чём дело? Почему стрельба?». Отвечает: «Не могу знать!». Звоню своему соседу подполковнику Туровскому, задаю тот же вопрос. Он объясняет: «„Солдатский вестник“ передал, что — конец. Вот по этому случаю и открыт огонь беглый, иначе говоря, салют в честь окончания войны!».
В ночь с 8 на 9 мая позвонил мне по телефону гвардии полковник
Не берусь описывать то, как воспринял весть о великой Победе личный состав полка, для этого у меня нет ни слов, ни красок. Люди целовались, плясали от радости, кричали «Ура»! А старший инженер полка майор Шиян, человек спокойный и рассудительный, выхватил вдруг пистолет и всю обойму разрядил в воздух. И хотя я сам был готов пуститься в пляс или палить в небо, хоть из гаубицы, но сделал вид, что недоволен недисциплинированностью и мальчишеством майора, и приказал сдать мне пистолет. Впрочем, на другой день, после соответствующего внушения, я вернул ему этот пистолет.
Так под Берлином на освобождённой от фашизма немецкой земле закончил в День Победы свой боевой путь 567-ой штурмовой авиационный полк, которому было позже присвоено наименование «Берлинский».
Мы стояли на земле, которую четыре года проклинали в письмах своим родным. Тяжело дышалось тогда на этой земле, но мы знали, верили, что придёт час расплаты с ненавистным врагом.
И этот час настал. Враг повержен. Гитлеровское государство перестало существовать. Неумолимый суд истории свершился. Карающий меч опустился на голову тех, кто вверг человечество в бездну мук, страданий и кошмара.
Жизнь победила смерть! И сердце радуется счастью живых и скорбит о погибших друзьях-товарищах, чьи подвиги останутся в веках.
17 марта 1987 года, Курск