В Израиле, если у молодой пары спустя год после свадьбы не появляются дети, то они сразу обращаются к врачам и в клиники оплодотворения. Дорогие процедуры оплачиваются государством. Вообще, в том, что касается искусственного оплодотворения, Израиль впереди планеты всей. Отчасти это стремление исполнить заповедь «плодитесь и размножайтесь», данную Адаму и Еве после изгнания из Эдема, отчасти — психологическая реакция людей, переживших Холокост и передавшаяся по наследству следующим поколениям. И вообще в Израиле детей любят!
Очень мало израильских детей передается на усыновление. И таких институтов, как детский дом, практически не существует. Вернее, они есть, но функция у них абсолютно противоположная, чем в России.
В российском детском доме, казенном учреждении, детишки живут мечтой: вот откроется дверь и войдут мама и папа. То есть они еще будут чужими дядей и тетей, но обязательно станут мамой и папой. В Израиле детский дом — чаще всего промежуточная станция ожидания, где ребенок дожидается окончания довольно длительной процедуры по оформлению необходимых документов на усыновление. Для малышей это семья, которая, как правило, имеет своих детей и подрабатывает присмотром за чужими, для школьников — интернат, тоже не похожий на российский.
Детей, требующих постоянного медицинского ухода, держат в больницах, к ним приходят волонтеры из таких организаций, как, например, «Хибук ришон» («Первое объятие»). Эти волонтеры получают приоритет при желании усыновить уже знакомых им детей.
Количество семей, желающих принять ребенка, на порядок больше количества детей, которым требуется принимающая семья. Если бы в Израиле, как в мелодраматических европейских романах 19-го века, под дверь родильного дома подбросили сверток с младенцем, моментально появился бы с десяток семей, которые тут же, на месте, устроили бы локальную войну за право этого младенца усыновить.
Одно такое дело даже дошло до Верховного суда, пройдя все нижестоящие судебные инстанции. При решении этого спора на заседании присутствовало 7 из 14 Верховных судей. Для сравнения: дело Эйхмана разбирало только трое членов Верховного суда.
Рассматриваемый вопрос состоял в следующем. Некая недальновидная девица отдала ребенка на усыновление. По закону биологическая мать имеет право в течение года после усыновления передумать и потребовать ребенка обратно. При этом закон предвидит очень мало лазеек, позволяющих обойти базовое установление: благом для ребенка является воспитание его биологическими родителями. Фактически закон здесь заботится не столько о благе ребенка, сколько защищает права биологических родителей в ущерб правам усыновителей.
Смысл закона ясен — дать молодой матери возможность передумать и изменить решение, которое, предполагается, она приняла, не имея средств прокормить себя и ребенка, впав в обычную в таких случаях панику, осложненную послеродовой травмой. Другое дело, что закон устанавливает абсолютно драконовские рамки длиной в год. Любой, кто заводил хотя бы домашнее животное, способен представить, насколько это не укладывается в голове: отдать полюбившегося питомца спустя год. Здесь же речь идет не о песике или о котенке, а о маленьком человечке.
И вот, спустя более чем полгода после усыновления, до матери-маргиналки вдруг доходит, что она сдуру пропустила возможность легкой наживы и задаром отдала кому-то великолепную дойную корову. Она нашла приемную семью и стала вымогать у них деньги. Те же, заплатив уже большую сумму за право усыновления, не пошли на поводу у вымогательницы. Пока суд да дело, из какой-то дыры выполз на свет божий еще и биологический отец, который до начала судебного разбирательства вообще не особо интересовался судьбой чада.
Почуяв запах легких денег, эта парочка принялась рэкетировать приемных родителей через суд. Вся страна, затаив дыхание, наблюдала за разразившейся драмой. Причем, видя рыдающих перед камерами усыновителей и окруженных адвокатами биологических родителей, все понимали, что если ориентироваться на то самое пресловутое «благо ребенка», ни в коем случае нельзя его возвращать мамашке. Потому что она не то что о ребенке — о себе не способна была позаботиться. Если бы за право быть родителем требовалось сдавать экзамен, эта дама бы с треском на нем провалилась. Поэтому все, без исключения, симпатии были отданы усыновившей семье.
Но суд остался непреклонен — лекс, как известно, дура. С тяжелым сердцем судьи были вынуждены констатировать, что закон есть закон. Поскольку с момента усыновления еще не прошел год, биологические родители имеют право потребовать ребенка обратно, хотя при желании могли бы наклепать еще с десяток себе подобных и практиковать на них свои родительские таланты. И доводы отчаявшихся бездетных приемных родителей, милых и интеллигентных людей, что в их случае вердикт врачей однозначный — бездетность, не смог склонить решение суда в их пользу.
Однако усыновители не сдались и подали апелляцию на апелляцию. Выяснилось, что биологический отец смертельно болен. Также не избежал внимания судей тот факт, что отец ждал аж целых полгода, прежде чем «обнаружить», что у него, оказывается, есть сын. Судьи испугались, что ребенок окажется на улице, и постановили оставить его с приемными родителями. 6 против 1 постановили, что ребенка, которому к тому времени стукнуло 2, следует оставить у усыновителей. То есть решение суда по поводу этого ребенка менялось аж 3 раза. Вот так-то — хэппи-энд!
Эта короткая история способна объяснить, почему в Израиле в принципе не может существовать такого явления, как беспризорники. Любого догонят и усыновят. Даже для детей-инвалидов, с врожденными пороками, найдется любящая семья. Не получающая никаких дивидендов от своего решения, ведь это теперь просто их ребенок.
Сложившаяся ситуация привела к тому, что в Израиле существуют общественные организации, гоняющиеся за молодыми девушками, желающими сделать аборт. Они всеми правдами и неправдами пытаются уговорить их не прерывать беременность, родить и передать детей на усыновление, получив при этом немалое вознаграждение. Чем в свое время вышеупомянутая героиня и воспользовалась.
Мне кажется, что сложившаяся ситуация подобно лакмусовой бумажке отражает здоровье общества, которое способно оградить и защитить своих самых слабых и беззащитных представителей. Ведь если оно, общество, на это не способно, то и не общество это, а сборище озлобленных друг на друга индивидуумов.