Может быть, поэтому не приняла роли Андрея Миронова. Бендер, в исполнении Миронова терял глубину, харизму одержимости мечтой. Не хватало цельности, сюжет дробился на фрагменты.
После выхода «Золотого теленка» посыпались сотни возмущенных писем зрителей. Главная претензия — Остап не такой, как в книге. «Юрский играет не комедию, а драму».
А ведь некогда Юрский хотел стать клоуном! Он даже вырос в здании цирка на Цветном бульваре. Их квартира находилась на втором этаже. Отец Юрского был директором цирка.
Юрский играл комедийные роли настолько проникновенно, настолько серьезно, что терялся гротеск, ему на смену приходил горьковатый сарказм и сопереживание. И вот это сопереживание делало зрителя чуть милосерднее, чуть добрее.
Удивительно, но вспоминая Юрского, всегда вспоминаешь и произнесенные им реплики, цитаты, ставшие крылатыми. И то, как он наполнял их смыслом, делало их цитатами артиста. Но еще более удивительно, что его
Понимание пришло после фильма «Место встречи изменить нельзя». Фильм-маркер, показатель меняющегося сознания, взросления. Роль Груздева — немного нелепого, растерянного, оскорбленного интеллигента, запутавшегося, попавшего в непростую ситуацию, конфликтующего с Жегловым, героем Высоцкого, стала ролью нарицательной. Харизма Высоцкого формировала отношение к Груздеву. Фраза о том, что наказания без вины не бывает, «ему надо было вовремя со своими женщинами разбираться», подводила черту.
И уже позже пришло желание понять, что скрывалось за отложенным действием разведенного супруга. И так ли велика вина, если даже за мотивом стоит страх перемен? Вина, за которую следует такая страшная плата. «Плохой человек твой Жеглов. Для него люди — мусор», — говорит герой Юрского. И эта фраза переставляет акценты смысла фильма. Это фильм не о «Черной кошке», не о бандитах, фильм — о ценности человека, об «эре милосердия», о соотношении цели и средств.
В одном из интервью, а их было мало в последнее время, актер сознательно вычеркнул себя из публичного пространства обсуждений, я обратила внимание на то, как супружеская чета Сергей Юрский и Наталья Тенякова говорят друг о друге. В репликах проступала тень растерянности: «Мы вместе, а разве может быть иначе?» Так звучит настоящая любовь, когда невозможно иначе.
Именно поэтому в фильме «Любовь и голуби» так искрила любовь между дядей Митей (в роли Юрского) и бабой Шурой (в роли Теняковой). Они не играли, они просто любили. И это очень заметно, их искренность сделала фильм таким западающим в душу.
Изучая
…эта формула, если ей следовать буквально, превращает зрителя в скучного оценщика, который ждет от искусства не обновления, не праздника таланта, а обязательного регламентированного раз и навсегда повторения уже известного. Такой зритель самодовольно смотрит на художника сверху вниз. Он снисходительно поощряет художника только тогда, когда художник говорит про знакомое и в знакомой форме.
Реклама
И там же прочла «формулу искусства» по-Юрскому:
Произведение искусства — это сгусток человеческого опыта, помноженный на прозрение будущего, преобразованный и выраженный индивидуальностью — художником. Подлинное художественное создание — всегда неожиданность, всегда обновление, всегда борьба с привычным, отстоявшимся, скисшим. Оно требует восприятия, понимания и уже потом, на последнем этапе, оценки и критики.
Взгляд человека думающего, человека свободного, человека-творца.
Одна из его книг называется «Попытка думать». Начинается она с высмеивания постулата, что думать вредно, с шутливого сетования по поводу зуда извилин у граждан, имеющих эти самые извилины… А подводит к невероятному ощущению свободы, права быть собой, быть личностью, создавать пусть маленький, но независимый мир понимания, прощения, принятия. Мир «душевности и духовности». Мне кажется, в этой фразе — весь Юрский, с его жаждой мысли, достоинством, самоуважением, с постоянным «зудом извилин» и невообразимой работой души.
Люди, не маршировавшие в общем строю, вовсе не были героями. У них не было ни возможности, ни сил, ни желания плыть против течения. Но плыть по течению они не могли просто в силу своей натуры. Они уходили в боковые заводи общественной жизни, их сталкивали на второстепенные должности, и они не возражали. Они теряли в скорости продвижения к признанию и успеху или вовсе отказывались от того и от другого. Они честно тянули лямку на скромной малооплачиваемой преподавательской работе, окапывались во второстепенных журнальчиках и газетах, объявлялись руководителями кружков при Домах культуры. И везде, где они трудились, возрастали ДУШЕВНОСТЬ и ДУХОВНОСТЬ.
А заканчивает Сергей Юрский свою книгу впечатлениями о путешествии в село Заостровье под Архангельском.
Понравились мне эти люди. Горечи в моих мыслях и наблюдениях осталось немало, но надежда… надежда сохранилась, и что-то к ней прибавилось. (Сергей Юрский «Попытка думать»)
Он оставил нам надежду. Надежду, сокрытую в людях, умеющих в луче солнца увидеть небо.