Лейтенант Георгий Карабанов служил в понтонной бригаде в Войске Польском, возводил и держал переправы. Сейчас Георгий Александрович живет под Санкт-Петербургом, в микрорайоне Славянка. Мы встретились и побеседовали с ним, а результаты нашей встречи оформились вот в такой рассказ-воспоминание…
О событиях того времени ветеран ВОВ рассказывал как о вчерашнем дне — настолько тверда память и крепок ум у этого не по годам подтянутого и моложавого 92-летнего человека.
Знакомство с Польшей
…Было это в самом начале операции по освобождению Польши. В сентябре 1944 года после окончания училища в Костроме нас направили сначала в Москву, а затем — во вновь формирующуюся понтонную бригаду Войска Польского в районе села Лешковицы, что на реке Вепш (приток Вислы). Почти половина роты наших выпускников служила в этой бригаде. По-нашему я был тогда младший лейтенант, а по-польски — хорунжий. Назначили меня командиром взвода. Было мне тогда 19 лет.
Определили нас с другом на постой. Пожилые хозяева встретили нас радушно. Дед по-русски отлично говорил. Стояли мы у них где-то около месяца. И один раз нас хозяйка угостила рисовой кашей с топленым маслом. А что такое был рис для поляков в то время? С 39-го года, когда
Так началась моя служба… На другой день пошел я представляться к командиру роты и получил от него первое задание — найти доски, чтобы сделать нары для солдат (вскоре должно было прибыть пополнение, нам для этого выделили помещение клуба). Обошел я дворов тринадцать — никто не хочет доски давать. Собрал я тогда хозяев всех вместе и предлагаю такой вариант: «Пусть каждый пометит свое добро краской или еще чем-нибудь. А когда мы уйдем на фронт, вы все обратно заберете».
Через некоторое время доски принесли все. А я после этого приобрел кучу знакомых. Идешь по селу, навстречу кто-то из владельцев досок — здоровается, приглашает на ужин. Так вот зайдешь в гости, и начинается разговор: как там у вас в деревнях, как колхозы? Нормально, говорю, крестьяне работают по трудодням. А чем же хороши ваши колхозы? А хотя бы тем, говорю, что если бы нам там доски понадобились, я бы не ходил по дворам, а пришел бы сразу к председателю, и он бы на пилораме напилил бы этих досок без долгих разговоров.
Отношение к нам, советским военным, было дружелюбное. Очень крестьяне нас уважали. Все ждали, когда немцев прогоним полностью, чтобы зажить нормально. Натерпелось от фашистов местное население, что и говорить. Все поля у крестьян по распоряжению немецкого командования были засеяны табаком для нужд германской армии…
На войне как на войне
…Хотя территория, на которой мы находились, и была освобождена от немцев, расслабляться было нельзя. Подпольщики из ячеек Армии Крайовой (АК) были по всей Польше. На словах они объявили врагами фашистов и Красную Армию. А на деле с немцами они никакой войны не вели. Просто копили силы и планировали, что как только мы освободим какую-то часть территории, так они сразу провозгласят власть своего правительства под английским протекторатом. Вооруженную борьбу они вели только против нас. В основном, убивали
Так что обстановка была тревожная. В соседнем лесу этих «партизан» тоже хватало. Там прятался и главарь одной из ячеек АК, житель нашего села. И вот к нам прибыло пополнение из польских солдат, в скором времени они должны были принимать присягу. До нас дошла информация, что подпольщики из АК собираются поднять восстание, чтобы сорвать принятие присяги. В результате безопасность нам обеспечивала спецгруппа НКВД, и все прошло успешно.
Потом пришли понтоны, то есть материальная часть, которую нужно было с солдатами изучить. Кстати, польский язык я выучил очень быстро на занятиях, которые с нами проводили. Научился довольно прилично и говорить, и писать. Вот сидим мы с жолнежами (солдаты по-польски) на занятии, берем каждую деталь или инструмент и уточняем, как это называется по-польски. Почему-то мне сильнее всего запомнилось, как будет по-польски лопата — шпатель. Может быть, потому, что с этим был связан интересный случай.
Когда мы возводили паромную переправу, осталось немного невзорванного льда (дело было в декабре). Взяли мы с одним жолнежем тротиловую шашку, лопату и пошли по льду к тому месту. Вдруг я наступаю на оторванную льдину, и она под ногой уходит вниз. Поляк хватает меня за другую ногу, тянет, а я уже весь в воде, кричу ему «Лопату дай!», а он не понимает. Тут на ум, как соломинка, пришло польское слово. Я крикнул «шпатель!», и тогда он протянул мне лопату и вытащил меня…
Посидел я потом немножко у костра, толком не обсох и побежал в деревню. Здорово я тогда застыл в ледяной воде, потом долго болел после войны…
Висла-Одер, Варшава-Берлин
…В январе 1945 года шел завершающий этап подготовки к
Началась наша повседневная фронтовая жизнь. Мы держали переправу, пропуская наши войска на запад, а обратно, на восток — санитаров с ранеными. Когда освободили Варшаву, начали работу по расчистке баррикад, которые были построены поляками во время Варшавского восстания. Когда наш взвод был свободен от дежурства на переправе, каждому солдату отводился определенный участок для руководства работами по расчистке. Из местных были практически одни женщины. Работать они не хотели, все звали гулять. А мы говорили: нет, пани, давайте, чистите свою Варшаву.
А в Берлине я тоже побывал. Буквально перед самым концом войны, 8 мая, комбриг приказал мне отвезти туда два понтонных батальона из числа польских офицеров. И два дня я пробыл в немецкой столице. Запомнилась вот какая картина: тишина, разруха, и везде местное население расчищает территорию. Безо всяких уговоров, сами, в отличие от поляков. И еще бросилось в глаза, как среди всего этого снуют американцы и грузят добро в трейлеры, в основном, станки. Наших солдат на улицах было мало — отдыхали…
Домой
Уже после войны летом мы из Варшавы на понтонах, как на пароме, по Висле спустились до Вроцлава. Была взрывчатка, мы глушили рыбу, варили уху… Доплыли без приключений. К осени все офицеры стали потихоньку уезжать из бригады на Родину, засобирался и я. Но тут возникло препятствие в виде комбрига — очень не хотел поляк меня отпускать. Уговаривал остаться служить здесь, сулил звания, награды. Новую форму мне справил…
Но все-таки потом разрешил. Я поехал попрощаться в Варшаву, в предместье Прага, где дислоцировался наш понтонный батальон. Мой взвод выстроился в две шеренги. У солдат на глазах были слезы. Я с каждым за руку попрощался, сердечно поблагодарил за службу. И действительно было за что. Служили они хорошо…
После Польши я вернулся сначала в Москву, потом поехал добровольцем на Север (Североморск, Щука-озеро). Там служил с 1946 по 52 год в морском инженерном батальоне. Поначалу жили в палатках, потом уже построили деревянные щитовые домики… В целом я отдал армии 29 лет, в 46 лет ушел на пенсию по состоянию здоровья.
С ног на голову
Сегодняшние события в Польше меня крайне огорчают. Сносятся памятники — символы победы Красной армии, которая освободила и спасла польскую нацию от геноцида и ликвидации. Где кроются исторические корни происходящего? Думаю, что сегодня нам мстят наследники тех, кто во время войны считал меня и таких, как я, врагами. Нам мстят потомки всех этих Армий Крайовых и их союзников, а также тех, кто воевал на стороне немцев. Нам и тогда, и сейчас вменялось в вину то, что Красная армия не пришла на помощь во время
Но это ложь, многократно опровергнутая свидетелями и историками: восстание готовилось и проводилось втайне от советского руководства. Это была авантюра, закончившаяся полным крахом для ее организаторов и большой трагедией для польского народа. Сегодня Польша празднует это событие, чтит своих героев. И я согласен, что они герои. Честь им и хвала. Но ведь их предали свои же, и в этом — еще одна трагедия поляков.
Когда мы освобождали Польшу, то не думали ни о чем, кроме одного: очистить ее территорию от фашистов. У меня множество польских наград за боевые заслуги. А теперь меня считают оккупантом, говорят, что я не те идеи нес. А я нес идеи добра и света. И сейчас мне очень обидно и горько…